Аки лев рыкающий

– Отчаянный ты, Иван. Эк, замахнулся, сразу на семьсот верст[5].

– Чуть поменьше. Я еду с этой бандой только до Торжка. Доставлю туда одного человека…

– Получается, ты – первый в России извозчик с мотором? – теперь уже и я не сумел сдержать улыбки. – И по какому тарифу катаешь?

– Жорж, что за шутки, в самом деле! – не только щеки, но и уши Пузырева покраснели. – Отец прочел в газетах про автопробег и попросил, раз такая оказия, подвезти своего давнего знакомца. Какого-то важного старикана. А мне не трудно, все равно по пути.

– Но хватит ли бензина?

– Безусловно. Сто бочек, по десять пудов[6] каждая, развезли на подводах еще неделю назад. В каждом городе и даже крупной деревне вдоль дороги участники гонки смогут сегодня залить полный бак, причем совершенно бесплатно.

Мы допили квас, и пошли к дворцовым воротам. Над красно-белыми башенками висели низкие облака с сизыми боками. Предвестники дождя. Ленивое, еще толком не пробудившееся солнце пронзало эту плотную завесу редкими иглами. Лучи тут же преломлялись в начищенных до блеска автомобильных боках и летели в толпу зевак, ослепляя их, заставляя щуриться. Люди столпились вокруг дюжины моторных машин, кое-кто залез на зубчатые стены, чтобы разглядеть получше. На циклистов никто не обращал внимания, даже фотограф не стал тратить на каждого отдельную пластину и запечатлел всем скопом. Немного обиженные таким пренебрежением, они готовились к старту в стороне. Шофферы же наводили последний лоск на свои фырчащие колесницы и гоняли мальчишек, чтобы те не теребили клаксон.

– Ты знаком со всеми участниками гонки? – спросил я Пузырева.

– Почти. Мир моторов довольно тесен.

– Что за дядька со смешными усами выступает под первым номером?

– Это Луи Мази.

– Француз?

– Родился в Париже, но давно живет в Москве. Поэтому ругается исключительно по-русски. И как ругается – песня! Сам услышишь, ухабов на дороге много, – Пузырев помахал усачу рукой, тот приподнял клетчатую кепку в знак приветствия.

– А что у него за авто? – продолжал допытываться я.

– «Клеман».

– Никогда о таком не слышал.

– Никто не слышал. Построили его где-то в шотландской глуши, в обычном каретном сарае. Но Луи любит штучный товар и экспериментальные модели. Их можно дешево купить, а после гонок перепродать втридорога. Кузов он всегда перекрашивает в зеленый цвет, говорит, так легче сбагрить. Рискует, конечно. Если приедет к финишу последним – никто не купит, крась не крась… Вот у военных надежный «Панар-Левассор», – Пузырев почтительно гладил железный бок с нарисованной цифрой два. – Они как раз рисковать не станут. Обкатают этого красавца на гонках и вскорости закупят две дюжины штабных авто. Генералов возить. Идеальный выбор: двигатель в пять лошадок, мягкие кресла – да, дорогой друг, о том, как поуютнее разместить седалища высшего командования в армии думают в первую очередь! – и мощные колеса.

Он присел на корточки, указывая пальцем на толстенные спицы и обод, подбитый тремя слоями парусины.

– Если вдруг все шины лопнут, то и в этом случае можно доползти до пункта назначения. Правда, с черепашьей скоростью, зато надежно.

Офицер с бакенбардами, сидевший на пассажирском месте, сердито кашлянул. Я прекрасно понимал его раздражение: гонщики – народ суеверный, а тут конкурент брешет под руку. В смысле, под колесо. Еще накаркает беду. Хотя, нельзя исключать, что недовольство военного проистекало из общения с велосипедистом-любителем – увалень в красной рубахе, слегка подшофе, приставал с вульгарными разговорами. Тем не менее, я счел за лучшее извиниться:

– Все, все. Мы уходим, – а когда мы отдалились шагов на пять, шепнул Пузыреву. – Заметь, на фото красовался этот недовольный полковник с орденами, его портрет и фамилию напечатают в завтрашней газете. А за руль усадили безымянного солдата в штопаной гимнастерке. Если победят, все лавры достанутся командиру. Если проиграют, виноватить станут этого юнца. Справедливо ли?

Задумавшись о своем, Иван не ответил. Он скользил пустым взглядом по автомобилям и рассеянно перечислял их марки:

– Третий номер – бельгийский «Вивинус». Четвертый – австрийский «Грэф». Пятый – итальянский «Фиат», шестой – «Де Дьон-Бутон»…

– Ядрен батон? – переспросил я, пытаясь взбодрить его шуткой.

– «Де Дьон…» Что? Прости, Жорж. Отвлекся. А ведь дальше как раз самые интересные экземпляры. Например, это истинное воплощение немецкого педантизма – «Даймлер». Один из главных фаворитов гонки.

Автомобиль напоминал торт из нескольких ярусов: четыре огромных колеса, расставленных до нелепости широко, над ними возвышается жестяная коробка, а на самом верху торчит одинокое кресло, открытое всем ветрам и перед ним – руль на длинной жерди. И это – фаворит? Мое изумленное лицо отразилось в выпуклом стекле единственной передней фары и в монокле шоффера средних лет.

– Он тоже немец? – поинтересовался я тихонько, не желая никого оскорбить.

– Нет, это потомственный русский фабрикант Глушаков.

– Неужели тот самый, что промотал миллионное состояние предков? Прошлой зимой читал о нем фельетон, кажется, в «Московских ведомостях».