Акимуды

Мой металлург умер. Не потому что его плохо лечили. Не потому что он слишком много пил. Не потому что отравился пищей. Он умер как явление. Теперь он – помеха общественного развития. Он – имманация коррозии металла. Но он оживет, если почувствует, что у начальства кончились силы. Металлург спит летаргическим сном. Он мертв по поры до времени.

109.0

<ВРЕМЯ СРАТЬ, А МЫ НЕ ЕЛИ>

Видеоролик с Зябликом, срущей в общественном сортире, разместили в интернете. Ссылку на него прислали мне на почту незнакомцы. Видеоролик состоял из сортирной тематики. Девчонки поочередно погружали задницу в унитаз, откуда и велась съемка, переговариваясь через стенки сортира.

– А тут приходит к нам в общежитие Олег с бутылкой водки…

– Правда, что ли?

Какой-то скрежет.

– А что, его бабища свалила?

Хохот.

Поднявшись над унитазом, девки смешно трясли крупом, вытряхивая из себя последние капли мочи, прежде чем надеть трусы: в сортире туалетной бумаги не было.

Мы рассматривали эти худые и толстые задницы, которые жили своей жизнью, тужились и пукали; открывались и закрывались интимные щелки, мало кто подбривался, половина носила стринги, остальные – обычные трусы. Здесь начиналась работа социолога. Мы с трудом отыскали задницу Зяблика. Это она нашла – по прыщам.

– Я, как всегда, самая последняя дура. Все писают, только я какаю.

Я предложил найти снимавшего из унитаза мерзавца и оторвать ему яйца.

– Зачем? – удивилась Зяблик.

– Это полицейская подстава! – разволновался я. – Мы живем в полицейском государстве.

– Перестань!

– Но теперь все будут знать твою жопу!

– Ну и что?

– Последние украденные тайны. Какие все-таки грустные – эти девичьи жопы… – покачал я головой.

– Они тебя не возбудили?

– Возбудили, – признался я.

– До какой сути можно дойти, не оскорбляя правды? В каждом есть червоточина – достаточно присмотреться, – философствовала Зяблик, рассматривая свою задницу.

– Я понял, почему накрылся классический роман, – сказал я. – Он составлен из самоцензуры. Он скрывал глобальную человеческую неприличность. Он опускал детали, из которых складывается сущность. Мы не знаем, как яростно на лиловом тропическом закате дрочил Робинзон Крузо. Как он выл, пуская со скалы сперму в теплый океан. Мы не знаем, кричала ли Анна Каренина при оргазме. Нам стал неинтересен общественный человек, общественные пороки. В нас шевелится новое видение человека. Нам не нужна корпоративная правда Толстого и Достоевского, талибов и сионистов. Нам стал неинтересен Акакий Акакиевич со своей шинелью. Нам стало неинтересно знать, собирает он коллекцию монет или оловянных пуговиц. Нам стал интересен человек как гад. Его всепроникающая глупость. Его метафизический инфантилизм. Его гниющие зубы. Его гнилая память…

– Его дорогие часы, – вставила Зяблик. – Нам стали интересны срущие женщины.

– Ну да! Ссущие телки в кустах с растянутыми на коленях трусами – это вчерашний день. Стопудовые сиськи допотопны. Грубая рука мужика, оттягивающая телке трусы на сторону, и высовывающаяся оттуда плохо выбритая пелотка – верх провинциального мещанства. Нам подай вид из очка общественного сортира.

Зяблик еще раз присмотрелась к своей заднице.

– Моя разверзлая жопа выглядит одноглазым перепуганным лицом.

– Schonn! Нам не нужны тонкие похвалы в наш адрес.

– Тихо! В ночной роще подрались соловьи.

Мы сидели на кухне у меня в Красновидово. Была глубокая ночь.

– Классно…

– Соловьи… – вздохнула Зяблик. – Нам подай желтую колбасу кала, вылезающую из жопы кичливой красавицы.

– Это ты – кичливая красавица?

– Ну. Мы жадно ловим запах вони. Нам стал интересен человек как разлагающийся труп. На нас наступают мертвецы.

– Да брось ты! – не выдержал я.

– Нам стала интересна обезоруживающая неверность человека.

– Нам стал неинтересен человек, – сказал я.

– Интересно, кто меня снял из очка сортира? Может, это ты?

– Может, это я, – засмеялся я.

110.0

– Господин Посол! Зачем вы нам придумали Сталина?

Посол ответил:

– А что?

– Миллионы убиты…

– Ну да… миллионы…

– Да вы просто, как коммунист…

– Нет ничего скандального в том, что Сталин станет главной фигурой русской истории.

И тогда я сказал:

– Никогда не обижай человека, который любит Сталина. Не кричи на него, не топай ногами, не приходи в отчаяние, не требуй от него невозможного. Это тяжелобольной, у него нечеловеческая болезнь – духовный вывих. Не сочувствуй ему – он придет в бешенство от твоего сочувствия. Не пытайся его переубедить – его не переубедишь. Выключи все свои эмоции, погаси свои глаза, смотри на него холодным, равнодушным взглядом – его болезнь питается твоими эмоциями, его душа жаждет твоего гнева. Лучше купи ему портрет Сталина и ласково прибей гвоздями к стенке.

Как хорошо, что Сталина любит полстраны! Было бы хуже, если бы вся страна любила его. Полстраны не любит Сталина – разве это не надежда на будущее?

Я не люблю Сталина. Половина страны любит Сталина.

Что мне делать с любящей половиной?

Любовь половины родины к Сталину – хорошая причина отвернуться от такой страны, поставить на народе крест. Вы голосуете за Сталина?