Папа, возьми меня обратно.
Миссия закончена.
Россия стала снова сверхдержавой.
Клара Карловна тоже хочет вернуться домой. Вместе с героем войны Куроедовым. А я, дорогой папа, хочу приехать домой с Лизаветой, простой русской девушкой с вороной косой.
– Только после того как они откажутся от карты бессмертия, – высветлился ответ.
Посол схватился за голову: он забыл о карте в этой кутерьме.
Куроедов, в конечном счете, решил жениться на Кларе Карловне как мужчина и как тайный агент.
– Мы еще перегоним Акимуды по чудесам, – сказал он своей невесте.
Посол поехал к Лядову на дачу. С тех пор как Лядов первый раз видел Посла, он поседел и ссутулился. Он сидел на дачном полу и рассматривал китайские вазы.
– Чем могу служить?
Посол изложил ему свою просьбу.
– Я подумаю, – вежливо сказал Лядов.
– Господин академик, – сказал Посол, – я воскресил вас при одном условии.
– Минуточку! Вы меня воскресили?
– А кто?
– Это была врачебная ошибка.
– Сколько примерно лет вашим налетчикам? – добродушно спросил меня старший следователь по разбойным делам.
Ему было странно мое спокойствие. Мне самому было странно, что я спокоен.
– Не знаю. Лет двадцать пять – тридцать.
Он кивнул головой, достал из шкафа картотеку.
– Просмотрите внимательно, – сказал он.
Их были сотни, от двадцати пяти до тридцати…
Тайный разносчик акимудовских приглашений, поэт Дмитрий Пригов, как-то сказал мне, что мы – жители Москвы – все равно что дворяне. Все остальные завидуют нам, в своей зависти нас не любят и делают все возможное, чтобы тоже стать дворянами.
В сущности, больная и даже запретная тема. Но эта запретная тема сидит у всех в голове и воспаляется всякий раз, когда происходит конфликт между Москвой и приезжими. Загонять эту тему в подполье – себя не любить, обнародовать – значит сталкивать лбами разные интересы, часто, притом, криминального свойства.
Причина конфликта – в разнице качества жизни и ментальности. Это надолго. Почти навсегда, если будем жить-выживать по нашей политической и бытовой инерции. Если не перепашем страну – не революцией, а умными действиями. Но где храбрые люди умных предложений и действий? Не во власти, во всяком случае.
Европа отгородилась от нас визовым режимом: видит порог между собой и нами. Нам надо поднять ногу, чтобы вступить на порог в Европу, на иной уровень цивилизации, как бы мы яростно ни отрицали высоту и необходимость порога, выраженного в жестком регламенте. Шенген – фильтр, или чистилище, через которое нас пропускают – или не пропускают. Мы кричим: откройте шлюзы! У вас самих куча проблем, у вас в Париже – «черное» метро, и вообще, – у вас скучно, а у нас весело, мы – православный народ, а вы – непонятно кто, мало ли что еще мы кричим, но когда мы получаем шенген, особенно многолетний, мы гордимся, мы рады, как дети, как африканцы, наводняющие парижское метро, которые гордятся тем же шенгеном.
Что-то похожее происходит с Москвой. Между ней и провинцией тоже разница ментальности и порог качества жизни, не только зримо материального. Речь идет о качестве представлений о жизни, качестве знаний, качестве обретенного опыта. Это не значит, что за пределами МКАДа жизнь блекла и неинтересна. Но те волны, которые идут на Москву из провинции, ставят Москву в сложное положение, и она от них пытается огородиться.
В Москве много зримых и незримых фильтров, которые превращают Москву в крепость на осадном положении. Прописка, введенная еще в 1927 году, – это самый очевидный советский фильтр; он так или иначе существует до сих пор. С точки зрения красной Москвы, вся остальная страна, включая крупнейшие города Поволжья, рассматривалась как ссылка. Ярчайший пример – высылка Сахарова в Горький. Этот ссылкой Советский Союз подписал себе очередной приговор, объявив на весь мир, что мы – страна ссылки. Трудно представить себе, чтобы Энштейна за его убеждения отправили куда-нибудь в Чикаго, подальше от иностранных корреспондентов. Но помимо идейного, политического фильтра есть полицейский фильтр борьбы с преступностью – тема бешеной коррупции и произвола, которая развратила наши правоохранительные органы. Прописка превратилась в дорогостоящую покупку и объект административного шантажа. Если собрать все слезы, пролитые в связи с московской пропиской, то это и будет истинная цена московской жизни.
На штурм Москвы шли и продолжают идти целые батальоны самого разного народа. Москву штурмуют мигранты, от отчаявшихся отцов нищих семейств до полных отморозков. Идут искатели счастья, готовые на все конформисты. Штурмуют Москву батальоны девчонок, порядочных и беспорядочных. В Москву тянутся будущие гении и просто будущие студенты. Сюда рвутся коммерсанты. Идут специальные батальоны бандитов, воров, насильников, маньяков и все тех же отморозков из мигрантов.