АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

Размышляя над этими историями, в этом путешествии я обнаружил, что наиболее основательные изменения связаны с природой Зла, которую авторы облекают в пейзаж. Я назвал это эссе «От Мейчена до Вандермеера: химерический пейзаж как воплощение Зла», используя термин «воплощение» в самом широком смысле, в котором он просто ссылается на проявление концепции в чём-либо. Однако в своём первоначальном использовании, «воплощение» («аватар») подразумевает в индуизме бога, нисшедшего в материальный мир. Эта концепция близка к тому, как Мейчен и другие ранние практики химерного использовали пейзаж, связывая зло в нём с нехристианскими божествами. Мейчен недвусмысленно исследовал конфликт между ранним язычеством и современным христианством. Ходжсон и Мур также использовали сверхъестественных божеств, хотя они и включали элементы их собственных наработок, а не ограничивались богами официальных религий.

Значительный вклад Лавкрафта в химерный пейзаж состоял в перенесении концепции Зла от богов и в сферу научной фантастики. Инопланетные чудовища его мифов Ктулху — лишь малый шаг в этом направлении, они являются языческими богами во всем, кроме имени. В отличие от Пана в «Великом Боге Пане» Мейчена, создания Лавкрафта — химерные амальгамы частей животных, обладают сверхчеловеческими способностями, способны оплодотворять людей и даруют безумие тем, кто сумел постичь их природу. Более значительным с современной точки зрения является его рассказ «Цвет из иных миров», в котором пришелец из неведомых миров поистине чужд, и одно лишь его существование губительно для людей. Сияющий инопланетянин Лавкрафта, как и в более позднем рассказе Сент-Клэр «Дитя Пустоты», напоминает басню Эзопа, в которой лягушка плывёт по реке, переправляя скорпиона на спине; скорпион жалит лягушку, хотя это и означает гибель для обоих, просто так, «потому что такова его природа». Лягушки и скорпионы, люди и пришельцы: это естественные пары, но вторые могут погубить первых.

Прежде всего, научная фантастика подразумевает рационалистическую точку зрения на мир, в которой даже самые странные явления имеют объяснение. Изменчивость современного мира предполагает, что такая точка зрения чрезмерно оптимистична, что удовлетворительные ответы никогда не могут быть получены. Хотя «Хрустальный мир» Балларда может иметь в себе отголоски пейзажей Лавкрафта, причинно-следственная связь за процессом кристаллизации никогда не выясняется полностью. Аналогичным образом предлагаются научные объяснения того, как появилась Зона Икс Вандермеера, но они не выделяются таким же образом, как это можно было бы ожидать в традиционном романе НФ. Его же «Борн» также содержит элементы, которые противоречат нынешнему научному представлению, что является частью того, что придаёт пейзажу его неуловимую химерность.

Более того, когда дело доходит до дешифрования конечного источника зла, такие ответы в настоящее время столь же вероятны, что и люди в роли злонамеренных инопланетян. Уолт Келли популяризировал лозунг Дня Земли «Мы встретили врага, и он — это мы» в своём комиксе «Пого» более сорока пяти лет назад; мощное экологическое напоминание о том, что мы, люди, не нуждаемся во внешнем влиянии, чтобы погубить себя. Сейчас это более актуально, чем когда-либо. Эллисон в «У меня нет рта, чтобы кричать», исследовал представление о том, что наши компьютеры могут обресть губительный разум. Вандермеер в полной мере охватывает экологические проблемы. Его «Зона Икс» служит острой памяткой о том, как из-за нашего разорения Земли появление нетронутого Эдема теперь губительно для нас. Совсем недавно Вандермеер рассматривал опасности безудержной биотехнологии на примере опустошённого мира «Борна». Во всяком случае, ценности эпохи различно влияют на химерную окружающую среду, указывая на различные цели, в которых она может быть задействована; её недавнее использование в докладах на экологические и природоохранные темы кажется естественным, но все ещё недоиспользуемым проспектом