Аконит

Самым удивительным было то, что в участке обработали новые раны и даже закрепили разнывшуюся руку. И камера, куда поместили, оказалась чистой и пустой, а точно в такую же разместили кипевшего от злости Олега. На этом плюсы закончились и пошли минусы.

Я в камере в городе рядом с усадьбой. Уверена, что ищут меня и что скоро придут они. Так надеялась, что не подставлю Олега, но парень здесь — напротив меня, пышущий гневом, нервно ходящий из угла в угол. Сколько шансов, что его не возьмут в оборот?..

— Эй, всё будет хорошо! — раздался голос за решёткой.

Олег подошёл и облокотился о перекладину, пропустив руки сквозь железные прутья. На запястьях заметила синяки от наручников. В душе хотелось, чтобы его слова оказались правдой, однако взгляд зелёных глаз выдавал истинные чувства — страх и непонимание. Господи, надеюсь это пройдёт по касательной и всё-таки не заденет парня. Он просто водитель, подобравший незнакомку на дороге в лесу. Он ничего не знает и ничего не узнает. Пусть будет так!

— У меня всё времени не было спросить, — я аналогично прислонилась к решётке, чтобы могли говорить в полголоса, — почему у тебя такая странная машина? Она такая маленькая, да ещё эта ромашка…

— Это машина матери, — ответил он, немного сбитый с толку неожиданно неуместным вопросом.

Потом широко улыбнулся:

— Отец подарил на годовщину свадьбы. Она только-только получила права и тут такой подарок! — его глаза потеплели от хороших воспоминаний. — Моя машина в вечном ремонте после зимы, а я очень хотел съездить сюда. Мама и одолжила. Она верит в меня, — теперь он загрустил и уже я попыталась поддержать его:

— Всё будет хорошо! Скоро тебя отпустят и ты вернёшься домой. У них нет причин для задержания!

— А тебя есть? — с неожиданно неприятной интонацией спросил он. — Ты что-то сделала, поэтому тебя ищут? Поэтому нас задержали?

Для ответа не нашлось слов. Прикусив губу, отошла от прутьев вглубь камеры и присела на скамейку, осторожно погладив разнывшуюся руку. Бег не пошёл ей на пользу.

Олег прав — здесь оказались из-за меня. Я пыталась убить Кая, потом он пытался убить меня. Я сбежала, он поймал, снова сбежала и скоро он вновь поймает. Интересно, как много знают господа полицейские? У них ориентировка на меня или они просто ловят всех подозрительных/не местных? Я внимательно смотрела в глаза каждому, кого встретила и никого подозрительного не увидела. Здесь нет членов семьи. Так что вопрос остаётся открытым.

— Мне нечего сказать! Я просила оставить меня, ты не послушал. Бога ради, ты ещё выговаривал за внешний вид, а ведь мы сидели в красной машине с ромашкой на капоте! Просто живые мишени! — почти истерично воскликнула, поворачиваясь к нему лицом. — Да мы здесь из-за меня. И мне жаль, что впутала тебя, ведь ты ни в чём…

Из коридора раздались шаги и скоро напротив камеры встал суровый дяденька в форме. Темноволосый, крепкий и со смешными усами. Глаза выдавали. Городок хоть и маленький, но гадости случаются везде. И этот дядечка видел их всех.

— Ну что, Елена Викторовна, поговорим? — с прищуром спрашивает он.

Когда Олег попытался вставить хоть слово, дядечка одним жестом и взглядом обрубил новый запал парня. А затем добавил:

— Будешь плохо вести — оставлю на несколько дней, сразу присмиреешь! Тоже мне, журавль нашёлся!

Меня вывели из камеры и отвели в довольно уютный кабинет. Мебель старая, словно прямиком из советских времён, но ухоженная. На окнах занавески, по углам горшки с цветами, повсюду книги, документы, бумаги. Весь стол завален писаниной, рядом чистая пепельница, поодаль шарообразный кактус и две фотографии с рыбалки — на них старший следователь Снегов Валерий Иннокентиевич: довольный, в тельняшке и с огромными рыбинами в руках. Позади стола на стене портрет президента, а напротив лесной осенний пейзаж в золотистой рамке. Окно чуть приоткрыто, с улицы доносятся детские голоса и слышны гулкие удары по мячу. Воздух невообразимо свежий, живой, а кабинетные пыльные запахи напоминают о школе. Почему-то вспоминаю детство, вспоминаю то время, когда пальцы не дрожали, когда голова не болела, когда дышалось легко. Когда была обычным ребёнком.

А сейчас сижу на деревянном стульчике с потёртой и в заусенцах спинкой, в руках любезно предоставленная следователем сигарета, передо мной на столе горячий чай с шоколадной конфеткой. Валерий Иннокентиевич устраивается напротив, скрещивает руки на столе, улыбается сквозь густые почти карикатурные усы, а глаза ледяные, холодные, цепкие. Но не голубые, карие почти чёрные.

— Спасибо за заботу. Я могу идти?

Неприятна эта «добродушная» тишина, в ней открывается моя нервозность, а когда нервничаю, то могу сболтнуть что-то лишнее.

— Елена Викторовна, ну куда вы пойдёте в таком состоянии? — укоризненно воскликнул он, а затем, «пошуровав» среди папок, выудил одну и протянул мне.