Акселерандо

Пассажиры и команда столпились на мостике (течение времени на котором замедлили до одной десятой от настоящего) и наблюдают за прибытием. Амбер сидит, свернувшись, в капитанском кресле, и угрюмо наблюдает за собравшимися аватарами. Пьер все еще избегает ее при любой возможности (не считая официальных аудиенций), и конечно же, чертова акула и ее ручная гидра сюда не приглашены, но почти все остальные — в сборе. На стеке виртуализации Выездного Цирка симулируются шестьдесят три сознания, скопированные и выгруженные из биологических тел, большая часть которых все еще здравствует у себя дома. Целая толпа, но и в толпе можно почувствовать себя одиноким — к сожалению, даже в том случае, когда именно ты и созвал вечеринку. А уж в особенности, когда преследуют мысли о долгах — даже если ты миллиардер и главный получатель самого большого репутационного фонда человечества. Одежда Амбер — черный свитер и черные гетры — черна, как и ее настроение.

—Тебя что-то тревожит. — Чья-то рука опускается на спинку соседнего кресла.

Она моментально оглядывается и кивает, узнав. —Есть такое… Садись. Ты пропустил аудиенцию?

В кресло рядом с ней опускается худощавый и смуглый человек с аккуратно подстриженной бородой и глубокими морщинами на лбу. —В мои обычаи такого не входит — осторожно объясняет он, — но не могу сказать, что ситуация незнакома. — По его каменному лицу побегает быстрая улыбка. —Меня несколько побеспокоили роли…

—Я не Маргарит де Валуа, но свободные роли… Просто скажу, что шляпка идет. Амбер откидывается назад в кресле. —Знаешь, у Маргарит была интересная жизнь… — говорит она мечтательно.

—В смысле, грешная и развратная? — отвечает сосед.

—Садек… — она закрывает глаза. —Пожалуйста, давай не будем прямо сейчас устраивать битву за абсолютную мораль, нам предстоит выход на орбиту, поиск артефакта и установление диалога, а я очень устала. Как выжатый лимон.

—О… Прошу прощения. — Он осторожно наклоняет голову. —Это из-за твоего молодого человека? Он плохо с тобой обращается?

—Не совсем… — Амбер останавливается. Садек, которого она пригласила в качестве корабельного теолога на тот случай, если они повстречаются с богами, считает заботу о поддержании ее спокойствия и безмятежности чем-то вроде хобби. Иногда это чуть гнетет, иногда льстит, и в этом всегда есть какой-то сюрреализм. Он стал аятоллой в непревзойденно молодом возрасте, опередив всех своих коллег в исследованиях с помощью новейших квантовых поисково-аналитических машин, доступных гражданам Империи Кольца. Когда они вернутся домой, его оригинал, вероятно, тоже станет аятоллой. Он весьма продуманно обходится с культурными различиями, его логическое мышление безупречно, он искусно избегает противостояния с ней — и он постоянно ищет способы направить ее в моральном развитии. —Это личное недопонимание — говорит она. —Я бы отложила это до тех пор, пока мы со всем не разберемся.

—Что ж… — Похоже, ответ его не удовлетворил, но это в порядке вещей. Садек еще не отряхнул со своих ног пыль детства в промышленном Йазде. Иногда Амбер задумывается, а не являются ли их разногласия миниатюрным отражением самой разницы между ранним двадцатым и ранним двадцать первым столетиями? —Но, возвращаясь к насущному — ты уже знаешь, где сам маршрутизатор?

—Узнаю, через несколько минут или часов — говорит Амбер чуть громче, одновременно генерируя несколько поисковых отражений. —Борис? Есть идеи, куда мы направляемся?

Борис грузно переваливается, чтобы повернуться к ней. Сегодня он носит аватар велоцераптора, а им не так-то легко разворачиваться в замкнутом пространстве. —Дайте мне место! — раздраженно рычит он. Затем прокашливается грозным гортанным звуком: —Анализирую данные с паруса. С обратной стороны лазерный парус, тонкий, как мыльная пленка, сплошь покрыт нанокомпьютерами, отстоящими друг от друга всего на микрометр. Каждый можно включить в режиме клеточного автомата, и у каждого есть световые датчики — когда они объединяются в гигантскую оптическую фазированную решетку, весь парус станет сетчаткой шириной больше сотни метров. Сейчас Борис скармливает ей модели-образы, описывающие естественные объекты, и задавая искать то, что отличается. Мысли оформляются, а пока к нему возвращаются лишь картины танцующих теней — заледеневшей свиты мертворожденного солнца.

—Но где он может быть? — спрашивает Садек. —Ты знаешь, что именно ты ищешь?

—Да. Его поиск нас не должен затруднить — говорит Амбер. —Он выглядит так. Она щелкает пальцами в направлении ряда стеклянных смотровых окон в передней части мостика. Кольцо на ее указательном пальце вспыхивает рубиново-красным, и на месте морского пейзажа с мерцанием материализуется что-то неописуемо странное. Гроздья жемчужных четок, закручивающиеся в спиральные цепи, цветные диски и завитки, свивающиеся и переплетающиеся друг с другом на фоне темнеющего диска планеты. —Как скульптура Уильяма Латема, сделанная из странной материи, правда?

—Абстракционизм, как есть… — с одобрением говорит Садек.