Аксенов

Большую часть лекции Аксенов посвятил языку. Точнее — его роли в писательской работе. Важности владения английским и тому особому вниманию к русскому, когда возникает осязаемость слов. Так или иначе, пишущий по-русски может рассчитывать на перевод. А значит, на то, что его книгу выставят в витрине обложкой вперед — надеясь продать. Если унесли на полку, но держат обложкой к покупателю — шансы есть. А повернули корешком — пора садиться за новую книгу.

«Понятие „родина“, — сказал Аксенов ближе к концу лекции, — становится для меня всё более дорогим, но всё более интимным. Оно связано не с ощущением мощи… а, пожалуй, наоборот: с ощущением вечного прозябания, с ликами моих бедных людей, дорогих мне родственников, родителей, бабушек, тетушек. Это ощущение мне гораздо дороже, чем так называемые „достижения“ и исторические катаклизмы».

И уже в самом конце, последней фразой, главное: «Я плачу долг той единственной Родине, которой я что-то должен — русской литературе».

Следом — вечер в Доме архитектора. Потом театр Олега Табакова. Там играли «Бочкотару», влекли на сцену: качать. В «Современнике» — «Крутой маршрут», женщины — зэчки, мужики — конвой. На сцене сокамерница Евгении Гинзбург — тетя Павочка. Неелова кричит: «Где мои дети?!», так похожая на Женю. Волчек вывела Аксенова под софиты. Тот поднял над головой пальцы — victory, постановка стала общей победой.

СМИ много писали о поездке Аксенова в Казань, где он — через много лет — встретился с отцом. Очень нежно. Хотя до сих пор родные избегают вспоминать, как верный ленинец Павел Аксенов отнесся и к отъезду сына, к лишению его гражданства, и к его творчеству, разрушительному для системы, частью которой себя ощущал.

В Казани Аксенов подивился, как отец оценивает исторических деятелей… Классовая позиция ушла, осталось общечеловеческое: «Ленин был хороший человек. Сталин — очень плохой. Брежнев — дрянь. Горбачев — молодец». Слова о хорошем Ленине сына не убедили. А Горбачеву еще предстояло доказать, какой он молодец.

— Сколько же тебе сейчас лет, сынок? — спросил Павел Васильевич.

— Как всегда, отец.

— А мне уже больше, чем «как всегда», — смеялся тот.

Дивила незримость руководства прессой. Интервью выходили без искажений. Продукты в Казани продавались по талонам, одежда висела «гнуснейшая». Очереди стояли за книгами. Драмтеатр ставил «Крутой маршрут».

На обратном пути в купе зашел человек с тугим портфелем и лицом начальника. «Спокойно, — сказал, — ребята! У меня всё есть!» — «Что — всё?» Три бутылки коньяка и копченая кура. Оказалось — да, начальник. Ездил вручать переходящее знамя. Вспомнил: «Эх, Вася Аксенов, Вася Аксенов! Да мы тебя в МЭИ наизусть знали. Поколение „Звездного билета“. А меня помнишь? Чемпион Москвы по боксу в среднем весе».

— А скажи, Гриша, — интересовались Василий Павлович и Майя, — долго вы еще будете вручать друг другу красные знамена? Есть у коммунизма какие-нибудь шансы?

— Шансов нет никаких, — объявил Гриша. — Выпьем!

Коммунизм по обе стороны дороги таял на глазах. Это была агония красного динозавра. Но Аксенов не испытывал злорадства. Что на самом деле происходит? — думал он. А ответа не находил.

Писатель чувствовал себя в этой бурлящей России посланцем той другой — тоже бурлящей, юной республики 1917 года. Гражданином самой свободной страны мира, какой была Россия с марта по октябрь. И хотя статус той страны так и не был утвержден, для Василия Павловича это была родина — демократическая республика; униженная, но не уничтоженная. По крайней мере, пока жив ее последний гражданин.

В новом году он описал визит в элитном журнале New Republic в статье «Не вполне сентиментальное путешествие»[234].

А в 1989-м — в году десятилетия «МетрОполя» — альманах вышел в Москве. Круг замкнулся. Аксенов победил.

И, возможно, ощутил свой визит историческим событием. Россия, живущая по эту сторону границы, и Россия, оказавшаяся на той стороне, — соединились. А 22 декабря 1989 года исчезла граница между Восточным и Западным Берлином. Берлинскую стену потащили на сувениры, расписали граффити. Через год Германия стала единой.

Стена пала.

Глава 2. НОВЫЙ ГОРЧАЩИЙ СТИЛЬ

Потом Аксенов приехал в Казань в начале 1990-х. Решил снять биографический фильм и познакомиться со следственным делом Евгении Гинзбург. Рассказывал об этом так: «Чего стоят только профильные и анфас фотографии матери, сделанные фотографом „Черного озера“… Чего стоят списки реквизированных предметов: костюм старый хорошего качества, белье постельное, игрушки детские, Эммануил Кант, собрание сочинений…

Иные, выявлявшиеся из грязно-мышиного цвета папочек „материалы“ опрокидывали меня. Прожитые десятилетия, казалось, исчезали, и я по-сиротски останавливался на краю той юдоли, на пороге разгромленного семейного очага, возле Лядского садика моего детства…»

Он еще не раз побывает в Казани, будет много ездить по стране. Но центром жизни для него останется Москва.