Аксенов

А.К.:И вот он его получил. Надо быть осторожным, надо быть осторожным! Ужасная сущность ситуации: мы не знаем, где он был, мы не знаем, находился ли он в это время с нами, когда мы бывали у него в больнице. Ты говоришь «не приходя в сознание»? А вдруг он все это время был в сознании и понимал, что с ним происходит? А вдруг он все это время был здесь? Ты представляешь, какой это был ужас для него? Несоизмеримый, пожалуй, даже с ужасом для семьи, для Майи. Да, старость рассчиталась с ним по полной программе.

Е.П.:Ты знаешь, я вот думаю сейчас — а что было бы, если бы этого ничего не было бы?

А.К.:В каком смысле? Что сейчас две тысячи десятый год, и здоровому, веселому старому Васе было бы семьдесят восемь лет? Или в том смысле, что было бы, если пятнадцатого января две тысячи восьмого он просто сразу умер?

Е.П.:Мы ведь оба видели его в последний раз у меня на дне рождения, за десять дней до того, как его жизнь практически кончилась, перестала существовать в привычных всем нам формах. Расцеловались на прощанье, и больше того, прежнего Аксенова я уже не видел. И ты ведь его не видел, да?

А.К.:Перезвонились пару раз…

Е.П.:И я с ним перезванивался, а в роковой этот день пятнадцатого января связь эта вроде бы оборвалась. Ты знаешь, сейчас я к этому отношусь уже чуть-чуть по-другому. Ты не сочти это за бред или некую высокопарность, но я все больше и больше убеждаюсь, что связь эта существует, никуда не делась. Понимаешь, он вроде бы мертвый, я вроде бы живой, мы как бы по разные стороны… если не баррикады, то забора, а связь между нами все равно существует. Но сегодня речь идет не о мистике наших отношений, а о вполне конкретных вещах. О том, что и тебе, и мне уже немало лет. И Вася был уже далеко не мальчик. Безумная мысль, что скоро встретимся, обретает реальность, и поэтому смерть его на сегодняшний день уже не ощущается так остро, как, например, ощущалась бы, если мне было бы двадцать, а ему, например, тридцать пять. Жизнь-то, считай, прожита.

А.К.:Пожалуй. Это не связано даже с тем, что мы сейчас его вспоминаем. Это означает, что он из нашей жизни уже не уйдет, слишком много с ним вместе было прожито, чтобы он ушел, исчез. В данном случае расхожая мысль, что вот пока мы живы, и он жив, — не пошлость, а истина. С нимвремени у нас прошло гораздо больше, чем, увы, пройдет без него.

Е.П.:Я не говорю о том, что «время затягивает все раны». Просто Василий в моем сознании по-прежнему жив, и это ощущение, скорей всего в силу моего возраста, уже не кажется мне каким-то искусственным.

А.К.:Ну а всем другим я бы посоветовал заново взять в руки аксеновские книжки и перечитать их. Получив тем самым важнейшие сведения о его мироощущении, становлении характера, о жизни его, старении и смерти… Дело в том, что если у любого настоящего писателя прочитать все, что он написал, то эффект будет примерно тот же самый, как если бы ты прожил бок о бок с этим писателем всю жизнь. Человек, который прочитает все написанное В. П. Аксеновым, может считать, что знает его не хуже нас. Писатель — это то, что от него остается.

Е.П.:Это не каждому писателю дано.

А.К.:Я и сказал, что дано только настоящему.

Е.П.:Но и с настоящим может выйти облом. Этот твой гипотетический Писатель должен быть и настоящим, и абсолютно с тобой откровенным.

А.К.:А если писатель не откровенен, то какой же он настоящий, ты что?

Е.П.:Я надеюсь, ты не станешь отрицать величие автора «Чевенгура» и «Котлована», но ведь он скрытный был, гениальный Андрей Платонов.

А.К.:Так ты из его книг и понял, что он скрытный. Не случайно одна из лучших его повестей называется «Сокровенный человек». Ты ведь с Платоновым знаком, как я понимаю, не был и водку с ним не пил, потому что он умер в пятьдесят первом году, а ты в сорок шестом родился.

Е.П.:Ну, вообще-то да, из книг. Хотя, впрочем, еще и от Федота Федотовича Сучкова да от Семена Израилевича Липкина. Они мне о нем много рассказывали, о его привычках и нраве.

А.К.:Я тебе еще скажу нечто варварское, но верное: даже гения можно постичь таким вот образом, через его книги, даже гения. Вот если всего Пушкина прочитать, то даже про гениального и потому вроде бы непостижимого Пушкина все можно постичь. Поэтому мы, прожившие рядом с Васей большой и главный кусок собственной жизни, но одновременно знающие практически все его тексты, имеем, пожалуй, право рассуждать о нем.

Е.П.:Как-то все это незаметно и быстро прошло. Еще когда Вася жив был, я вдруг стал подсчитывать, что мы с ним познакомились в семьдесят восьмом, когда ему только-только стукнуло сорок пять.

А.К.:О Господи, опять цифры! Если в семьдесят восьмом, то сорок шесть.

Е.П.:У него день рождения двадцатого августа, а мы познакомились весной. Тридцать с лишним лет знакомства. Огромный срок!

А.К.:Мы уже об этом говорили. На сегодняшний день ты был бы с ним знаком тридцать два года, я — тридцать семь.