Аксенов

А.К.:Да, он Красина романтизировал. Однако мы с тобой не зря вспоминали Окуджаву с его «пыльношлемными комиссарами». Через подобное восприятие действительности почти все прошли. И Гладилин с его «Евангелием от Робеспьера», и Войнович, и Владимов, и Копелев.

Е.П.:Но, зная, что Аксенов к тому времени уже закончил «Ожог», не следует ли признать, что «Любовь к электричеству» есть чистый акт зарабатывания денег, которые в данном конкретном случае уместнее называть «бабками»?

А.К.:Думаю, что во всех подобных случаях вообще и в случае Аксенова в частности и другие объясняющие мотивы имеются. Например, желание хоть чуть-чуть расширить рамки. Ну, не опозориться, оскоромиться большевистской скоромностью лишь по минимуму.

Е.П.:А-а, понял. В более или менее правовернуюкнигу можно вставить еще много чего. Например, эротические сцены. Или восславить студентов-анархистов.

А.К.:Или сделать из Красина романтического разбойника, а то и большевистского Джеймса Бонда.

Е.П.:Я почему-то вспомнил, как товарищ моей юности, перед тем как познакомить меня в советские времена со своим дядей, сказал про него, что он, увы, коммунист, член КПСС, но человек все равно хороший, правильный. Например, время от времени пьет запоем, как все нормальные люди. И Красин вот с одной стороны, конечно, гнида большевистская, а с другой — джентльмен, инженер, эрудит, душка, не то что эти черти, которые по Лонжюмо и Женевам сидят или в Туруханской ссылке парятся.

А.К.:Да, инженер. Настоящий русский инженер, каких сейчас уже нет.

Е.П.:А как ты думаешь? Знал в то время Василий Павлович, кто такой Красин на самом деле?

А.К.:Я думаю, что знал отчасти. До абсолютного знания и полногонеприятия лживой действительности дорога очень сложная и загадочная. Я думаю, что Вася сейчас, вмешайся он в этот разговор, сказал бы: «Ну да, да, ну заработал денег, стараясь хоть как-то сохранить лицо. C кем не бывает?» Думаю, что это «с кем не бывает» — самое правильное объяснение. Оскоромились, извини, всеписатели, которые хоть секунду были советскими. Всех этозадело.

Е.П.:Ну да. Владимир Емельянович Максимов, прежде чем эмигрировать и стать редактором антисоветского «Континента», служил в «Октябре» у сталиниста Всеволода Кочетова, Лев Зиновьевич Копелев был в юности ярым комсомольцем. Да и Андрей Донатович Синявский, прежде чем угодить в тюремный замок, успел понаписать кое-чего для советских изданий в качестве критика и литературоведа. Действительно, если мы сейчас начнем перемывать кости советскимписателям, у каждого из них непременно найдется свой скелет в шкафу.

А.К.:Нельзя, нельзя было при той власти профессионально заниматься литературой и не дотронуться до дерьма. Даже Бродский переводил каких-то там прогрессивных кубинских поэтов для сборника с характерным названием «Заря над Кубой». Альтернатива была — сидеть в тюрьме или сваливать за границу. Сам великий Александр Исаевич до поры до времени печатал лишь то, что можно было публиковать в рамках борьбы с культом личности за «социализм с человеческим лицом».

Е.П.:А как двинулся в сторону «ГУЛАГа», так тут же — пожалуйте в Лефортово и пшел вон из страны! Конечно, можно было существовать в полной безвестности, маленькими группками, как, например, «лианозовцы» — Генрих Сапгир, Игорь Холин, Лев Кропивницкий. В полной безвестности и не житьна литературные деньги.

А.К.:И предпочтительно никому не показывать то, что ты пишешь, чтоб ненароком не посадили. Нет, это не профессиональная, а изгойская писательская жизнь. Жизнь маргинала.

Е.П.:Ладно. Прежде чем выключить диктофон, давай подытожим. Первое: главной книги у Аксенова нет, а есть несколько судьбообразующих. Некоторые из них мы даже вроде бы и проанализировали в меру отпущенных нам возможностей.

А.К.:Ну, наверное, да. И даже пытались разобраться в довольно сложных текстах и сопутствующих им ситуациях.

Е.П.:С Аксеновым вообще все сложно, согласен?

А.К.:А с крупным писателем всегда нелегко. Вот смотри — Юрий Валентинович Трифонов. Сначала автор «Студентов», получивших Сталинскую премию, и книги об отце — «Отблеск костра», романтизирующей революцию. Потом — сочинитель романов «Старик» и «Дом на набережной», развенчивающих этот романтизм. Понимаешь, писатель, самостоятельно прошедший путь, это, как правило, писатель наиболее значительный. Ведь качество литературы Аксенова, Трифонова невозможно даже сравнивать с текстами тех их коллег и сверстников, которых заботило только одно: писать сразу честно и напрямую, как, кстати, Евгения Семеновна Гинзбург рекомендовала своему сверхпопулярному сыну… Напрямую получалось, а литературы не получалось…