А.К.: Сегодня мы говорили про Аксенова как писателя, но сюда входят и русскость его, и западность, и комсомольские романы, и американские романы — все сюда входит. Есть писатели, которых можно вообразить кем угодно. Человек умный, способный, взялся бы хорошо, например, за теоретическую физику — тоже был бы доктор наук. Но есть писатели, которых нельзя вообразить никем, кроме как писателем, даже вот во сне его другим не вообразишь. Василий Павлович имел образование врача, но жил как писатель, писал как писатель, вел себя как писатель, обращался с людьми как писатель и, наконец, с собой обращался как писатель. Он себе собственную жизнь строил писательскую. Вот мало ему было писательских несчастий в виде казанского сиротского детства, магаданской юности, так он и остальную свою жизнь выстроил по-писательски.
Е.П.: Ну да. Невозможно было даже представить его себе в такой роли, что вот он является блестящим врачом: днем принимает больных, а вечером пишет свои замечательные сочинения, что вообще-то бывает в жизни, ты знаешь. Самым лучшим моим литературным институтом было то, как он на моих глазах переводил Джона Апдайка для альманаха «МетрОполь». Сначала сам сделал себе подстрочник, где половина слов была по-английски, затем — второй вариант, где английские слова уже почти все были заменены русскими, и наконец третий вариант — русский уже целиком. Так вот Богом данным писательским талантом он
А.К.: Типичный нетипичный Писатель Писателевич, которому чего только не шили — и политику, и пропаганду, и агитацию…
Е.П.: Писатель Писателевич Аксенов.
Приложение
Я собственно не об Аксенове, — слава богу, о нем все было известно и до Интернета, — а о некотором его разительном отличии от сегодняшней публики. Аксенов был большим, а люди, которые сейчас о нем пишут, — маленькие. У них ничего нет. Не то чтобы за душой, а вспомнить не о чем. Жил человек 20–30–40–50–60 лет, оборачивается, а — НИЧЕГО НЕТ. Там — на производстве потрудился, здесь — семья-дети, а вот и Обида — сослуживцы с днем рождения не поздравили. Пакости маленьких людей тоже маленькие — как раз «мелкое пакостничество». Пристать к человеку в блоге и поставить его на «дзынь-брынь» на пять лет. «Але, кто там?» — «Это я, почтальон Печкин». А «Печкину» сороковник, и не было у него в жизни ничего. Только два события: в Турции на пляже загорал и почти убил тещу. Я говорю не про обывателей, с этими все понятно, а про людей, вроде пытающихся жить «от себя». Но от себя не получается. Надо придумывать, становиться на цыпочки, жить по бумажке. «Здесь у нас будет талантливая импровизация». А Аксенов — и это судьба его великого поколения, поколения шестидесятников, — жил в благополучной семье: любящие родители, трое детей. Вдруг — 37-й год. Родителей направили умирать на каторгу, его, пятилетнего, швырнули в детдом для врагов народа. И пошла писать губерния. В 9 лет — 1941 год, потом Колыма. И не унылая страшилка пошла, а было в жизни все: и страшные катастрофы, и триумф, и изгнание, и смена судьбы, и любовь. Это жизнь в Океане, жизнь посреди вершин и ущелий. Уже это давало масштаб личности: талант, великодушие, обаяние. Такие почти все шестидесятники. Великую Россию они не застали, а великие потрясения, уничтожившие великую страну, — застали. И масштаб у них не советский, а русский. Когда говорят — хочется слушать. Последующие поколения слушать не хочется. Все понятно: «импровизация», «убил тещу». Неинтересно. Даже жалко, что гад русский язык знает.
Глава семнадцатая
Аксенов глазами женщин
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Да, тоже тема… того… сложноватая… Аксенов и женщины.
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ: Нет. «Аксенов
Е.П.: Думаю, ты обязательно ею со мной поделишься, на радость мою. Куда ж тебе еще с нею деваться… Что ж, если воспринимать наши разговоры как… фруктовый салат, например, то эта глава может быть маркирована как некая клубника, да?
А.К.: Ты, конечно, можешь надеяться на клубничку. Но, со своей стороны, я приложу все усилия, чтобы надежды твои не оправдались.
Е.П.: Ну хорошо. Шутки в сторону, давай говорить только об установленных фактах. Василий Павлович Аксенов официально был два раза женат. Правильно?
А.К.: Пока правильно.
Е.П.: Первая жена у него была Кира?
А.К.: Почему была? Она есть, слава богу, дай бог здоровья! Фамилию ее девичью я когда-то знал, но теперь уже не помню. Происходит она из такого хорошего интеллигентского московского круга. И что-то мне врезалось в память — не знаю, что, откуда, в каком разговоре с ней это всплыло? — что в детстве ее, значит, держала на руках Голда Меир. Или мне это мерещится…