Аксенов

А.К.: Даже если бы «Коллег»… ну, условно говоря, ну, с поправками… в общем, самую вроде бы советскую свою повесть Вася принес бы в советский литературный журнал до оттепели, он бы немедленно поехал к маме, в Магадан, и уже не по своей воле. Просто за факт приноса в литературный журнал такой рукописи, не полностью социалистической, хотя и реалистической. И правильно он сделал, что «Коллег» правильно написал, правильно для конца пятидесятых, в рамках, разрешенных оттепелью. Чтобы и дальше литературу делать, а не лес валить.

Е.П.: Иначе не появилось бы потом ничего, не появился бы «Ожог»…

А.К.: Если мы не осуждаем вообще желание при советской власти заниматься литературой, а не свергать немедленно эту советскую власть, то тогда будь добр, держись следом за очередной оттепелью, или перестройкой, или чем там еще, прогрессивным… Либо ты революционер, либо ты писатель. То и другое при советской власти не получалось.

Е.П.: Или дожидайся улучшения условий, и тогда…

А.К.: Смотри, вот Александр Исаевич — он ведь «Один день Ивана Денисовича» как написал? Он же не сделал главным героем какого-нибудь власовца? Или религиозного осужденного, религиозника? Не сделал.

Е.П.: Там Алешка-баптист есть.

А.К.: Но безусловно симпатичный и авторские чувства озвучивающий герой — это Иван Денисович, простой крестьянин, ничего против советской власти не сделавший, ничего. Не антоновский мятежник — нет, простой колхозник. Ведь какой расчет? Немедленно в ГУЛАГ, скорее всего, не вернут. Раньше вернули бы в лагерь немедленно, а сейчас разоблачение культа личности, или, ну, в общем, оттепель… И вот тогда он начинает делать «Архипелаг». Единственная возможная стратегия писателя. Или ты подавайся в революционеры, не знаю, ну, в бомбисты иди, покушения организовывай, демонстрации устраивай — либо ты литературой занимайся.

Е.П.: Я полностью с тобой согласен. Еще и вот почему: от «Архипелага» или «Ожога» было пользы гораздо больше, чем если бы авторы пошли в бомбисты.

А.К.: Или если бы они это раньше стали носить по журналам.

Е.П.: Я тебе больше скажу: или если бы они отправили это на Запад. И до «Архипелага» разоблачения на Западе выходили, и что?

А.К.: И до Аксенова были эксперименты в литературе… а такого громкого общественного резонанса не имели.

Е.П.: А писатели-революционеры сразу кончались. Вот в этом смысле можно привести в пример судьбу Аркадия Белинкова. С его романом, за который он сел. Мгновенно, понимаешь?

А.К.: Вот и всё. И общественно-литературный эффект был…

Е.П.: Нулевой. Если не отрицательный. Отрицательным он был в том смысле, что, значит, его пример другим наука.

А.К.: А правильная литературно-политическая стратегия в советское время была — делай максимум возможного сейчас в литературе. И не забегай поверх этого максимума…

Е.П.: Мы возвратимся к этому разговору в главе о «МетрОполе».

А.К.: Ох, на нас наедут!

Е.П.: Да, наедут…

А.К.: Наши любимые читатели. Скажут, ну, таких двух конформистов омерзительных свет не видывал…

Е.П.: Мы вернемся к этому в главе о «МетрОполе», я буду приводить стенограмму обсуждений, где советские писатели примерно так говорят: ну, что вы делаете, ведь у нас же сейчас все хорошо, уже можно писать о деревне, например, почти все, что же вы-то спешите?..

А.К.: Я и говорю: точно про нас скажут — ну, два засранца, которые конформизм свой возводят в принцип и поэтому так любят третьего конформиста, не меньшего, а может, еще и большего, — Аксенова. А остальных сюда притягивают, желая доказать, что и сам Солженицын был в каком-о роде конформист. Притягивают, чтоб самим было не стыдно.

Е.П.: Притягивают и протаскивают.

А.К.: Но я на это скажу совсем уже страшную вещь, за которую меня вообще в землю заколотят: самый безусловный, правильный, самый безукоризненный конформист в истории русской литературы…

Е.П.: Ух, как интересно! Я, интересно, угадаю или нет?

А.К.: Пушкин Александр Сергеич.

Е.П.: Нет, не угадал. Наше всё?!

А.К.: Да, наше всё. А не был бы он конформистом — так он либо на Сенатской площади был бы и висел потом, либо запретили бы печатать его сочинения, при жизни, по крайней мере, либо на каторге сгинул бы, либо — в лучшем случае — в своем Михайловском провел бы остаток жизни — хуже, чем от пули помереть. И не был бы он конформистом, так не было бы «Бориса Годунова», по тем временам смелейшего сочинения. Безусловный конформист.

Е.П.: А ты знаешь, как найти эту грань? И как действительно не превратиться…

А.К.:…в безумного революционера? От которого никакого литературного толку нет…

Е.П.: Как найти золотую середину, которую нашли с одной стороны — Солженицын, а с другой — Аксенов…

А.К.: Я еще больше скажу: конформистами были все крупнейшие писатели… Даже тот, кто был «зеркалом русской революции», — так и тот был все же «зеркалом», а не революцией… Так. Я уже чувствую, как к нам прибивают табличку «Подлые конформисты».