Актея. Последние римляне

Камергер вскочил на ноги и бросил на сенаторов, когда они вошли в комнату, взгляд злой собаки, отогнанной от кости. Со стыда он не знал, что делать. Он кусал губы, озирался, поправлял на себе тунику.

Эмилия с лицом, озаренным искренней радостью, подбежала к своим землякам. Схватив их за руки, она проговорила:

— Благодарю вас, благодарю, благодарю… Мне кажется, что вместе с вами в мой дом вошла моя семья. Скажите, чем я могу вам служить. Я привезла с собой из Рима амфоры с вином времен Диоклетиана…

Она выбежала из комнаты и, вернувшись, показала рукой на скромную обстановку.

— Если я пробуду дольше в Биение, — говорила она, язвительно улыбаясь, — то меня Бог галилеян возьмет живой в свое царство. Я лью слезы на улицах, живу хуже любого сапожника на Субуре, питаюсь разговорами в благочестивыми людьми. Я чувствую сама, что добродетель начинает хозяйничать во мне, как у себя дома. Видите, грешные смертные уже начинают молиться мне на коленях.

И она взглянула на царедворца, который, ответив легким кивком головы на вежливые поклоны сенаторов, без приглашения развалился на единственной софе, которая находилась в комнате.

Эмилия сама пододвинула гостям кресла.

Вы давно оставили Рим? Расскажите мне, что играют с нового года в театре? Довольны ли вы моей заместительницей? Я не думаю, чтобы эта толстая корова сумела воплотить великие образы греческой трагедии. Ливия не умеет даже ходить в котурнах.

— В этом отношении мы не можем удовлетворить твое любопытство, — ответил Юлий. — Мы выехали из Рима в первой половине ноября, а дорога нам предстояла тяжелая. Мы были на севере Аллемании, в Тотонисе, у короля Арбогаста.

Говоря это, он следил незаметно за камергером.

Придворный слушал внимательно.

— В Рим прибыл молодой воевода, какой-то Винфрид Фабриций, аллеман или франк — этих новых римлян столько набирается из разных стран, что никогда точно неизвестно, какого они происхождения, — и начал держать себя у нас точно в завоеванной стране. Мы принесли на него жалобу Арбогасту.

— И что же Арбогаст ответил вам? — спросил камергер, приподнимаясь на подушках.

— Он отвечал, что отзовет Фабриция из Рима и в скором времени возвратится в Виенну, чтобы водворить здесь порядок. Совершенно не понимаю, что такое он подразумевает под этим. Всем верноподданным его вечности известно, что в Виенне повелевает божественный Валентиниан. Неужели этот гордый варвар хочет навязать свою волю нашему государю?

Камергер подозрительно, с недоверием всматривался в лицо сенатора, но оно было так спокойно, что на нем нельзя было ничего прочитать.

— Мы дожили до странного времени, — продолжал Юлий равнодушным голосом, как будто рассказывал об обыкновенных вещах. — В восточной половине цезарства правят, собственно говоря, готы, в западной — франки. Арбогаст говорил с нами языком императора. Узнав о назначении Фабриция, он обезумел от бешенства. Он грозил всем верным слугам нашего государства, в особенности нападая на приближенных его вечности. «Этих подлых галилейских лисиц, этот презренный придворный сброд, — кричал надменный варвар, — я брошу на съедение псам. Я очищу Виенну от этих прихлебателей, рассею на все четыре стороны эту толпу дармоедов, лжецов и взяточников, я украшу все каштаны аллеи, ведущей ко дворцу императора, графами, воеводами, камергерами, ловчими…»

Главный камергер поднялся и сел на софе. Скверная улыбка поползла по его губам.

— Смелы твои слова, сенатор, — перебил он Юлия.

Тот пожал плечами.

— Я повторяю только то, что слышал, и удивляюсь, как это вы позволили Арбогасту так зазнаваться.

Эмилия, догадавшись, что Юлий с тайной целью запускает отравленное жало в душу камергера, не вмешивалась в разговор. И она внимательно слушала, подливая в кубки столетнее вино.

— Повторил ли бы ты то, что говоришь мне, его вечности? — спросил камергер.

Юлий ответил без колебания:

— С этой целью я и прибыл в Виенну. Меня возмутила надменность Арбогаста.

Его лицо было все время спокойно, голос неизменно равнодушен.

— Я не знаю, чем особенно ты провинился перед Арбогастом, что так особенно пришелся по вкусу его ненависти. Он обещает заставить тебя танцевать с медведями на арене амфитеатра.

Камергер вздрогнул и быстро поднялся с софы.

— С ним потанцует сперва король Фравитта, — пробормотал он. — Мы постараемся, чтобы Арбогаст не вернулся в Виенну. Прежде чем снег растает, от его франков не останется и следа. Подкрепления мы ему не пошлем.

— Фравитта будет танцевать с Арбогастом, но только на дружеском пиру. Арбогаст заключил с ним союз.

Кубок затрясся в руках камергера, вино пролилось через край.

Наперсник Валентиниана подошел к Юлию и вперил в него пораженные ужасом глаза.

— Берешь ли ты на свою ответственность это известие? — проговорил он, бледнея. — Божественный император сурово наказал бы себя за легкомысленную ложь.