Актея

На сей раз император хотел воспользоваться искусством старой подруги для самого себя. Он уединился с ней на всю ночь, и в его присутствии она приготовила тончайший яд, который составила три дня назад и испытала накануне. Нерон вылил яд в золотой флакон и спрятал его в шкафчике, подаренном Спором, в тайнике, известном лишь евнуху и ему самому.

Между тем слух о восстании Гальбы распространялся с ужасающей быстротой. Теперь уже речь шла не об отдаленной угрозе, не об отчаянной попытке мятежа, предпринятой Виндексом. Это было открытое и грозное наступление могущественного противника, патриция из славного и знатного рода, издавна почитаемого в Риме, человека, на статуях которого всегда было написано, что он правнук Квинта Катула Капитолина, самого бесстрашного и честного магистрата своего времени.

Давнее расположение народа к Гальбе еще более усилилось от новых обид, причиненных Нероном: всецело занятый играми, скачками и пением, он пренебрегал своими обязанностями префекта анноны. Корабли, посланные на Сицилию и в Александрию за пшеницей, подняли якорь лишь тогда, когда им уже следовало бы возвратиться назад. Это привело к тому, что всего за несколько дней цены на зерно стали головокружительными. А затем начался голод, и страждущие римляне, все как один, неотрывно глядели на юг, толпами сбегались на берег Тибра к каждому кораблю, приплывшему из порта Остии. На следующий день после пира, когда Нерон получил известие о восстании Гальбы, после ночи, проведенной им в обществе Локусты, голодный и ропщущий римский народ утром собрался на Форуме и кто-то вдруг крикнул, что вверх по Тибру плывет корабль. Все бросились в элийский порт, решив, что это передовое судно спасительного флота, груженного зерном, и с радостными криками стали взбираться на борт. Но когда выяснилось, что корабль привез из Александрии песок для арены придворного гимнасия, народ разразился громкими криками недовольства и проклятиями.

Среди недовольных особенно выделялся один человек: это был вольноотпущенник Гальбы, по имени Икел. Накануне вечером он был взят под стражу, однако ночью в темницу ворвались около сотни вооруженных людей и освободили его. Теперь он снова появился в толпе; всем стало известно о его недолгом заключении, и, пользуясь этим преимуществом, он призвал всех к открытому восстанию. Однако римляне все еще колебались: их удерживала привязанность к существующему порядку, в которой люди обычно не отдают себе отчета, но которую так трудно разорвать посредственным умам. Но тут вдруг к Икелу приблизился какой-то молодой человек, чье лицо было закрыто паллиумом, и подал ему табличку слоновой кости, покрытую воском.

Икел взглянул на табличку и с радостью увидел, что случай пришел к нему на помощь, предоставив свидетельство против Нерона. Это была одна из табличек, где Нерон записывал свои мстительные замыслы в ту ночь, которую он провел со Спором. Эти строки выражали намерение еще раз поджечь Рим, уставший рукоплескать пению императора, и во время пожара выпустить из клеток диких зверей, чтобы не дать людям тушить огонь. Икел прочел надпись на табличке вслух, но люди не решались верить: такая месть казалась им полным безумием. Некоторые стали кричать, что прочитанный Икелом приказ подложный. Но тут Нимфидий Сабин взял у вольноотпущенника табличку и заявил, что узнает не только почерк императора, но и его манеру стирать, вымарывать и вписывать. На это возразить было нечего: Нимфидий Сабин был префектом претория и ему часто приходилось читать собственноручные письма Нерона.

В эту минуту на Форуме появились сенаторы, без плащей и в большом волнении; они направлялись на Капитолий по призыву главы сената, этим же утром получившего от кого-то табличку вроде той, какую незнакомец вручил Икелу. На ней подробно описывалось, как, пригласив сенаторов на торжественный обед, можно отравить всех разом. Толпа последовала за сенаторами, затем вернулась и заполнила Форум, несметная и необозримая, как морские валы, подобная приливу, заливающему порт. В ожидании решения сената народ набросился на статуи Нерона, пока еще не решаясь взяться за него самого. Император в это время стоял на террасе Палатинского дворца и сверху видел, каким надругательствам подверглись его изображения. Он оделся в черное, чтобы спуститься к народу и растрогать его своими мольбами. Но в тот самый миг, когда он хотел выйти, крики толпы зазвучали так угрожающе и так яростно, что он поспешил вернуться, приказал открыть заднюю дверь дворца и скрылся в садах Сервилия. Только самому узкому кругу приближенных было известно, что он находится в этом убежище; чувствуя себя в относительной безопасности, он послал Фаона к начальнику преторианцев.