Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского

Бывшие военные в мирной профессии часто становятся садоводами, учителями, врачами, строителями. Профессия выбирается «от противоположного», от стремления уйти от себя-военного. Как представляется, выбор Смоктуновского можно рассматривать как своего рода бегство от военного опыта, от воспоминаний о себе, калеченном, умирающем, униженном, избитом, голодном; стремление в пестрой смене личин, масок, судеб — изжить себя, вчерашнего. Забыться и забыть.

Вообще, мотив бегства необыкновенно важен в биографии Смоктуновского. Смена городов, театров, постоянное желание рвать связи, когда они становятся слишком прочными. Проучившись полгода в театральной студии, он вербуется на Крайний Север, где меньше свирепствуют органы, где платят относительно приличную зарплату. Убегая в края, откуда «не берут» органы, он одновременно освободил комнату для женившегося брата. «Квартирный вопрос» еще не раз возникнет в его судьбе бродяги. Отсутствие жилплощади будет провоцировать те или иные повороты судьбы. Характерно, что первую отдельную квартиру в своей жизни, до этого протекавшей в общежитиях, гостиницах и коммуналках, он получат за роль Ленина.

Смоктуновский вошел в театр отнюдь не через парадный вход. Условия работы и жизни в Норильском Заполярном театре драмы и музыкальной комедии на Таймыре довольно резко отличались от столичных. Тут и авитаминоз, который пришлось долго и упорно лечить, и знакомство не понаслышке с землей, не принимающей покойников — всплывали по весне. Но главное отличие — в самой идеологии существования провинциальных актеров в богом забытых театрах на окраинах империи. Перефразируя Чехова, Илья Эренбург скажет о провинциальной актрисе, ровеснице Смоктуновского: «Она узнала интриги, склоки, халтурные концерты, маленькие комнаты в грязных гостиницах, легкие связи и тяжелую жизнь».

Норильск стал тяжелой профессиональной школой. «Когда я статистом пришел в театр, первым моим чувством был страх перед публикой. В озноб бросало. И без того тихий голос становится едва слышным. Не знал, куда себя деть, что делать с руками и ногами. Ощущение ужасающее». Десять премьер в год помогли жесткой и быстрой адаптации к условиям сцены. Пошли главные роли. Через четыре года он перебирается в Махачкалу. «За год работы в этом театре я успел «испечь» пять основных ролей, не принесших мне, однако, ни радости, ни истинного профессионального опыта, ни даже обычного умения проанализировать мысли и действия образа», — позднее писал он о своем пребывании в махачкалинском театре.

На фотографиях тех лет его трудно узнать под толстым слоем макияжа. Это была общая слабость актеров 50-х, не только провинциальных, но и столичных, — поразить затейливостью своего грима. Но за стремлением изменить лицо можно прочитать и стремление спрятаться за этой характерностью, за театральной броскостью маски.

За десять лет провинциальной работы он сыграл около пятидесяти ролей. Он играл испанцев, американцев, немцев, сказочных принцев, купцов Островского, офицеров гестапо, Моцарта, Хлестакова… С определенного момента его работу стали отмечать в местной прессе, а одна из ролей в Сталинграде была отмечена рецензией во всесоюзном журнале «Театр».

Привычка быстро и много работать останется на всю жизнь. Крайне редко он отказывался от ролей, от чтецких программ, от дубляжа иностранных фильмов, от «халтур». В нем жила эта актерская жадность: еще один характер, еще один вариант судьбы, еще одно «я»… «Дружочек, я не могу отказываться!» — объяснял он негодующей жене. На всю жизнь в Смоктуновском сохранится радость от занятости, от востребованности. Но сохранится и легкость в отношении с театром: легко мог уйти, пожертвовав любимой вешалкой и знакомой гримеркой, сложившимся коллективом… Опять же неистребимо провин-циально-гастролерское: не театр-дом, но театр-станция — на длинном и дальнем пути.

Начав работу в норильском театре, он меняет свою фамилию, еще раз обозначив начало новой судьбы, новой биографии — уже не Смоктуновича, но Смоктуновского, актера. Рядом с актером Смоктуновским, перемещающимся из Красноярска в Норильск, оттуда в Махачкалу, потом в Сталинград, домоседом покажется герой Островского с его традиционным накатанным маршрутом: из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь. В нем, достигшем вершины славы, провинциальные коллеги всегда видели «своего», знающего об актерской жизни нечто неведомое благополучным небожителям из академических театров. Десятилетия скитаний по провинциальным театрам от Крайнего Севера до Кавказского хребта; причудливая гремучая смесь из подвижников и пьяниц, халтурщиков и честных тружеников, смесь одежд и лиц.