Актёрский роман

Бельчонок жила в Черёмушках, где он двенадцать лет назад купил ей четырехкомнатную квартиру. Сам же он предпочитал свою берлогу - 'двушку' на Балаклавском, где отлёживался после съёмок и душевных пертурбаций; семья для душевных страданий не годилась, потому что за последние два года Бельчонок сильно изменилась: утратила ту душевную чуткость, которая когда-то грела Анина, стала грубее, требовательной, а главное, перестала извиняться за скандалы. Замирения носили характер явного закрепощения или отнесённого возмездия; и Анин хлебнул семейного счастья по полной. Все её претензии были связаны с профессиональной неудовлетворенностью, и Анин мало в чём мог помочь, разве что ролями, но и здесь, естественно, было не всё так просто, потому что Анин просить не умел и не любил, киношники воспринимали просьбы как слабость и всенепременно пытались воспользоваться ситуацией в своих целях.

Анин прошёл на улицу Косыгина, поймал частника.

- Два 'косаря'! - нагло прокричал водитель, хитро поглядывая из-под кепки.

Мокрый снег летел косо, и водитель даже не опустил стекло, что само по себе уже было невежливо.

- Запросто! - так же громко ответил Анин и ввалился на сидение рядом.

Нехорошее предчувствие, посетившее его, но он отнёс его на счёт мелких неприятностей и постарался о нём не думать.

До поворота на Мичуринский проспект они ехали молча. Потом водитель, кряхтя, завозился на своём месте и стал поглядывать.

- А я вас узнал, - сказал он.

Анин покосился. Затылок у водителя оказался складчатым, а лицо - самоуверенным и глуповатым, на нем явно читалось сожаление, что мало слупил со знаменитости.

- Ну и как? - не менее глупее спросил Анин.

- Да никак, - весело ответил водитель.

Правую бровь у него рассекал грубый шрам забияки. Веко было рваным.

- В смысле?! - живо удивился Анин.

- В кино вы значительнее, - поведал водитель без всякого пиетета.

- А в жизни?! - не удержался Анин.

Водитель цыкнул сквозь зубы:

- А в жизни так себе, маленький.

- Ты это.... - Анин вдруг ощутил, как от предчувствия драки нервно покалывают кончики пальцев, - не заговаривайся, что я тебе кум, что ли?

- А то что?.. - насмешливо спросил водитель, на мгновение бросая руль.

Машина вильнула, водитель снова схватился за руль.

- За дорогой следи! - зло посоветовал Анин.

Он уже пожалел, что не поехал на метро, до которого, правда, надо было ещё топать по мартовской слякоти. Подвели лень и желание побыстрее увидеть Бельчонка, то бишь Алису.

- Не боись, я двадцать лет вожу, - сказал водитель, но голос остался враждебным.

- Я и не боюсь, - Анин подумал, что Бельчонок наверняка приготовила ужин и на столе стоит его любимое красное 'аламос' и горят свечи.

Забытое чувство нетерпения охватило его. Он любил её, как и прежде, только за этими гонками на супердлинные дистанции стал забывать. С годами ты становишься эгоистом, вспомнил он свои мысли о женщинах, но обобщать не стал, не хотел быть циником даже для самого себя. Я снова жажду пережить всё, что связано с Бельчонком, думал он и сделал маленькое открытие: все эти волнения, тревоги и даже скандалы; оказывается, они нужны человеку, как сладкая, ноющая боль. Кто бы мог подумать?! С возрастом ты начинаешь мыслить не категориями дня, а категориями лет, понял он.

- В кино можно быть крутым, а в реальной жизни очко играет, - напомнил водитель о себе и многозначительно покосился.

Анин благоразумно промолчал: его часто задевали, должно быть, из-за далеко не интеллигентной физиономии. В последние годы Анин научился прятать лицо и в метро смотреть мимо людей, не с кем не встречаясь взглядом, иначе навязчиво просили автограф или сфотографироваться на память. На Ломоносовском проспекте в виду строящихся высоток, водитель снова завёлся:

- А вообще, я наше кино не люблю, - поведал он, - дерьмо одно!

- Это почему?! - снова не удержался Анин, хотя дал себе слово доехать без приключений.

- Артисты хреновые, а режиссеры ещё хуже, даже 'Матрицу' или 'Аватар' скопировать не могут.

Анин вспомнил о режиссере Городецкой, которая работала в неблагодарном стиле ремейка и тоже имела взгляды на него, Анина, но пока он её игнорировал: 'Пусть созреет!'

- Всё! - взорвался Анин. - Останови, я выйду!

- Деньги вперёд! - потребовал водитель, и глаза у него налилось кровью.

- Подавись! - Анин кинул ему в лицо две тысячные купюры.

До дома осталось всего-то минут десять ходьбы. Редкие снежинки летели в свете фонарей.

- Богатенький, значит... - зловеще сказал водитель и полез следом, а когда выпрямился, то оказался выше Анина на две головы.

С заднего сидения он дёрнул что-то, завёрнутое в пакет, и в руках у него оказалась бита.

- Посмотрим, какой ты в реале крутой! - произнёс он, держа биту так, чтобы ударить справа налево.