Актеры на мушке

– Ведерко отдай! – попросила я, пытаясь разжать намертво сцепленные на пластике пальцы мальчишки. Это на репетиции я могу Назарчика с полом сравнять и с пылью смешать, а в дороге я на него никогда не наезжаю. Жалко потому что, и если честно… уважаю мелкого. Каждый раз его по пути на гастроли вот так «колбасит», а он едет – и знает, что будет плохо, а все равно едет! И играет потом – будь здоров как!

Только т-с-с-с! Про эти мои нежности вроде «жалко», «уважаю» никто не должен знать! Мне слишком дорога моя репутация махровой стервы – я ее столько лет создавала!

– Давай-давай, все равно пока стоим! Как раз отдышаться успеешь!

Назарчик слабо улыбнулся, я забрала у него ведерко и направилась к дверям автобуса выливать…

Честное слово, не знаю я, откуда они там взялись! Еще секунду назад никого не было! А теперь по обочине мимо нашего автобуса деловито чесала компания из трех молодых парней. Один, чернявый, скуластый, походил на кота. Таких еще называют «полупородными»: ну, когда папа – весь из себя британский или персидский, а мама – дворовая мурка. Зато гонора как у призера-медалиста. Второй – парень без изысков, как та штанга, которую он наверняка в «качалке» тягает, а третий немножко постарше, но сам мелкий такой, незаметный…

Вот первому, «полупородному», я с размаху содержимое ведерка в физиономию и выплеснула.

– Глупс! – «Полупородный» замер. Глаза его ошалело выпучились, рот распахнулся, став круглым и каким-то детским… и тут же захлопнулся, потому что с кончика носа на губу закапало… ЭТО!

Он медленно поднял подрагивающую руку к лицу и провел по щекам! Непонимающе поглядел на испачканную ладонь… и как заорет!

А я стою в дверях автобуса, пластиковое ведерко прижимаю к груди и… и ничего с собой сделать не могу – ржу так, что чуть со ступенек не падаю! И Витка, идиотка, рядом заходится…

Троица облитых посмотрела на нас – и смех у меня внутри отключился. Я увидела их морды – и молча рванула в автобус! Ступенька гулко ухнула, и «полупородный» ворвался в салон следом за мной. За ним сосредоточенно карабкались дружки…

Я попятилась, лихорадочно соображая, что мне делать. Может, если я ему поулыбаюсь, глазки построю… ага, вы пробовали строить глазки парню, которого только что облили детскими тошнотиками из ведерка?

Витка вот попробовала…

– Ой, мальчики, вы та-акие быстрые! – пятясь вместе со мной по проходу, залепетала она. – И симпатичные! – Она посмотрела на стекающую с «полупородного» жижу… и захохотала снова, истерически повизгивая.

«Полупородный» положил растопыренную пятерню Витке на лицо – и с силой пихнул ее в сторону. Она свалилась на Лешку. Лешка дернулся и закопошился, непонятно, то ли пытаясь выкарабкаться из-под Витки, то ли, наоборот, зарыться поглубже, авось не заметят.

«Полупородный» двинулся ко мне, кажется совершенно точно зная, кто его «уприветил». Темные глаза на смуглом лице безумно, ненавидяще расширились, узкая рука скользнула в карман джинсов – и вытащила нож. Длинное лезвие раскрылось с отчетливым щелчком.

– Эй, брось ножичек, придурок! – воздвигаясь над своим креслом, гуднула очухавшаяся Микулишна и беспомощно замолчала – нож вдруг оказался у самого моего живота.

Почему мне ну совсем, ни капельки не страшно? Я просто стою, как истукан, ни заорать, ни рукой пошевелить, только жутко в туалет хочется, хоть просись: «Можно, вы подождете минуточку меня убивать, я кой-куда сбегаю?» А еще где-то в районе затылка болтается мыслишка: «Жалко, на сцене меня никогда не убивали, хоть знала бы, как себя вести».

– Ах ты ж дрянь неверная! – бешено выдохнул «полупородный».

– Чего это я дрянь, и ничего я не дрянь! – вдруг возмутилась я. Честное слово, я не собиралась ничего говорить! Будто кто-то другой моим языком двигал! И не замолкал! – И почему неверная? Мы с вами разве встречались? – продолжала приставать я. – А даже если бы: ведерко, которое я на вас вылила, – это разве неверность? Вот если бы я с другим парнем целовалась…

Боже, что я несу, зачем я это несу?!

На заляпанном лбу «полупородного» проступили крупные капли пота, и я успела только понять, что ему совсем сорвало крышу – он коротко, без замаха ударил ножом. Мои руки дернулись – тоже будто сами, и лезвие с глухим чпоканьем вспороло пластик ведерка. Тот глухо взревел – и рванул у меня ведерко. Я зачем-то вцепилась в него – без толку, конечно, пластиковый край только больно ободрал пальцы. «Полупородный» швырнул ведерко себе за спину, и оно звонко стукнуло Аньку по голове.

Мой убийца, дыша, как загнанный конь, и захлебываясь ненавистью, снова шел на меня…

– А-а-а-а! Помогите! Убивают! Дядьки девочку убивают! Совсем! А-а-а!

Анька орала – громко, самозабвенно и так пронзительно, что у всех в автобусе заложило уши.

«Полупородный» замер, коротко глянул через плечо и бросил «качку»:

– Заткни е…

Сказать «ё» он не успел. Я со всей силы въехала ему коленом между ног.

– Ё-е! – выдохнул он. Договорил все-таки…

Выронил нож и согнулся пополам.