Она окончила математическую школу, где достаточно свободно справлялась с премудростями точных наук. Отсюда лежал путь в престижный в родной Казани финансовый институт. Чулпан поступает туда без особых сложностей. Начинают катиться дни, один за другим: лекции, семинары, конспекты, зачеты, экзамены…
Из воспоминаний актрисы:
«Однажды иду я по институту и вдруг чувствую, будто меня кто-то останавливает и говорит: «Послушай, Чулпан, если ты еще будешь ходить по этим серым коридорам — пропадешь…» И я, не раздумывая, ушла из института и… поступила в театральное училище».
Пока еще глубоко скрытое призвание счастливо вело будущую актрису, копилось, росло… пока не взорвалось в неожиданном, с точки зрения многих, поступке. В том числе и родных Хаматовой. По сути же, поступке естественном для человека, на ощупь в то время следующего по велению своего дара. И, возможно, в последнее время мы просто разучились нормально воспринимать то, что выходит за рамки устоявшихся, скучных представлений о том, что есть разумная норма: поступил-де в престижный институт — какая удача! Держись, не выпускай из рук!..
А через год Чулпан Хаматова совершает еще один, еще более рискованный шаг. Она оставляет учебу в Казанском театральном училище и едет в Москву поступать в театральный институт. Мало кто из ее круга верил, что ей это удастся. Однако — удалось. Чулпан стала студенткой Государственного института театрального искусства (ГИТИСа, ныне Российская Академия театрального искусства, РАТИ), попав в мастерскую Алексея Владимировича Бородина, художественного руководителя Детского театра, ныне Российского Молодежного театра.
О том, как Хаматова поступала в ГИТИС, однажды рассказал ее учитель.
— Вступительные экзамены в театральный институт начинаются с прослушивания, — вспоминал Бородин. — Я не помню, что именно она (Хаматова. —
В ней есть победительность, оснащенная профессиональными навыками. Ее очень рано начали снимать в кино — она еще была студенткой. И мне было непонятно, когда она это успевает, съемки не отвлекали от учебы. Она правильно умеет распоряжаться временем. При этом в ней нет и намека на звездность, она очень четкая творческая личность, для которой работа важнее всего. Кстати, через несколько лет после Чулпан у меня на курсе учился ее брат Шамиль. Они очень дружны, Чулпан приходила к брату на экзамены, на обсуждение спектаклей. В этой семье вообще настоящий родственный уклад, замечательные интеллигентные родители, которые не имеют отношения к театру.
Домашней девочке Чулпан было совсем не просто адаптироваться в ее новом существовании: жизнь в общежитии, необходимость самой заботиться о постоянно возникающих бытовых проблемах, московские расстояния… Человеку, приехавшему из провинции, пусть и из большого города, многое в этой сфере дается труднее, чем их столичным ровесникам. И соответственно формирует молодого человека. В ком-то может обернуться нахрапом, откровенной наступательностью. Чулпан Хаматову ее новая жизнь заставила повзрослеть и научила отстаивать свои позиции.
Быть может, эти нелегко прожитые годы, проблемы, связанные с врастанием в иную жизнь, потребовавшие от юной девушки самостоятельности, умения отвечать за себя, пробудили в ней и умение давать отпор всему тому, что было для нее неприемлемо, выработали решительность, укрепили волю.
Конечно, она тосковала по дому. Спасала, как позже говорила сама актриса, постоянная занятость. С утра до вечера она не проводила время, а жила — в полном смысле слова — в институте, слушая лекции и репетируя, репетируя, репетируя…
— Талант и волевой характер — вот формула Чулпан, — вспоминает ее сокурсник Михаил Полицеймако. — Это было видно еще на вступительных экзаменах в ГИТИСе. И на пробах, и на актерских этюдах она всегда была лучшей.
Москва впервые услышала о молодой артистке с необычным именем («Чулпан» по-татарски — «Утренняя заря») после показа студенческого спектакля «Дневник Анны Франк». Потом спектакль перешел на сцену Детского театра и стал одним из хитов театрального сезона. Героиня Хаматовой, Анна Франк, в своей чистоте, цельности, мужестве стала антитезой дисгармонии, жестокости и цинизму 90-х годов прошлого века.
Разумеется, это противопоставление отчасти прямолинейно, открыто, особенно, когда вспоминается хрупкая девочка, почти подросток, так страстно жаждущая жить, что остается внутренне свободной и в тюрьме. Пусть эта тюрьма — чердак обычного дома. Но здесь еврейка Анна Франк вместе со своей семьей скрывается от нацистов, оккупировавших ее родную Голландию. Выйти за пределы чердачных стен они не могут. И все-таки девочка живет по своим законам, полно и глубоко чувствуя течение времени.