Актриса

Уже у самого аэропорта, когда они пережидали красный свет, их нагнала ехавшая сзади машина. Элен услышала характерный хриплый рев мотора, потом увидела сбоку черный длинный автомобиль с низкой, как у всех спортивных машин, посадкой — «Астон-Мартин».

Элен почувствовала, как у нее замерло сердце. Она отчаянно рванулась вперед, вытянув шею: нет, это не его машина. Сиденья другого цвета, и за рулем совершенно незнакомый человек. Дали зеленый, и «Астон-Мартин» легко их обогнал; уже с тупым равнодушием Элен отметила, что номер у автомобиля швейцарский, а не французский.

Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. При виде этого черного автомобиля рухнули все старательно возводимые ею заслоны от прошлого, Эдуард заполонил ее целиком. Она слышала его голос; чувствовала его прикосновения, ощущала запах его волос и кожи. Он был сейчас близок ей, как никогда с той поры, как его нет с ней, ближе, чем в ту ночь, когда она сбежала из гостиницы на улочку Святого Юлиана. Настигнувшая ее любовь и тоска были так остры, так мучительны, что она потеряла контроль над собой, забыв на миг, где она, с кем и почему она здесь, в этом душном лимузине.

В аэропорту их окружили фоторепортеры. Только что стало известно, что «Короткая стрижка» получила «Пальмовую ветвь»; Элен получила приз за лучшее исполнение женской роли.

Репортеры щелкали аппаратами, нацелив их на Тэда Ангелини. Каждый норовил подобраться поближе к Элен. Льюиса оттеснили в сторонку, до него никому не было дела.

Репортеры что-то кричали ей — на английском, французском, итальянском; щелчки фотовспышек, щелчки затворов. Крики стали еще громче, потому что Элен явно не слушала.

Тэд, не выдержав, взял ее за руку.

— Тебя просят улыбнуться, — сказал он. — Разве ты не слышишь? Им хочется тебе что-то сказать.

— Что же? — она безжизненными глазами посмотрела на него. — Что они хотят сказать?

— То, что я тебе всегда обещал, — ответил Тэд. — Ты — звезда.

И он мягко надавил ногтем нежную кожу ее запястья.

— Отвратительно. У меня нет слов. Удивительный эгоизм и бездушие. Бросили меня одну на целый день и на полночи. Я слышала, когда вы изволили явиться, ты и твой дружок. Представляю, что вы вытворяли в Сен-Тропезе. Вы напились до беспамятства. Ты и твой дружок. Он еще и песни горланил.

Луизу чуть не трясло от злости. Она вызвала Эдуарда в свою комнату, по которой были разложены приготовленные для чемоданов вещи.

— Я уезжаю. Я немедленно возвращаюсь в Париж. А ты поступай как знаешь, можешь оставаться, можешь уезжать. Только прежде, будь так любезен, объясни мне наконец, что произошло, и не вздумай дурачить меня всякими отговорками и выдумками. Я хочу знать… Я хочу знать, что с Филиппом. Где он? За что ты его уволил? Почему я не могу никак с ним видеться? Я пыталась до него дозвониться — никто не отвечает; в его доме никого нет, даже слуг… Я требую объяснения, Эдуард. Требую… — Она едва сдерживала слезы.

— Мама…

— Я хочу знать, Эдуард! Я не желаю, чтобы со мной обращались как с малым ребенком. Кто дал тебе право? Как ты смеешь!…

— Хорошо, я скажу, — сказал Эдуард, глядя на ее подрагивающие губы. У него ломило все тело, раскалывалась голова, от солнца слезились глаза; он был небрит, и вчерашний загул совершенно не принес ему облегчения. Скорее наоборот, тоска его усилилась, он чувствовал, насколько он отчужден от самого себя, от жизни, а теперь, в довершение всего, и от собственной матери. Он не испытывал к ней злости, только холодное отвращение, возможно, поэтому он рассказал ей все без утайки, рассказал, поддавшись своему настроению.

Как только он начал говорить, Луиза села и принялась слушать, в первый раз на его памяти не прерывая его.

Как только он умолк, она вскочила на ноги, и Эдуарду показалось, что она сейчас ударит его.

— Какой же ты дурак! Как, как ты мог так поступить! Кто просил тебя вмешиваться?! Как ты посмел решать все без меня, даже не поинтересовавшись моими желаниями, моим мнением. Ты вообще-то знаешь, что натворил? Ты понимаешь хоть что-нибудь в этой жизни? Да где тебе… Ты безнадежно слеп. Безнадежно слеп, высокомерен и туп…

— Мама, я предпринял все что было можно в этой ситуации. Да, неприятно, но вы сами просили меня рассказать, и я послушался. Де Бельфор использовал для своих делишек мою компанию, а еще он использовал вас…

— Ты думаешь, я не знала? — наседала она, незаметно для себя переходя на крик. — Ты думаешь, я настолько глупа? Конечно, думаешь. Но я не дурочка. Ты слышишь? Я знаю, что представляет собой Филипп де Бельфор, я сразу его раскусила. Ну и пусть, пусть он такой. Да, ему нужны были мои деньги, мое положение… что из этого? Не он первый, отнюдь… Ну и пусть. Главное, что он был рядом. Дарил мне приятные пустячки. Присылал цветы. Звонил. Присылал за мной машину. С ним я снова почувствовала себя молодой, уверенной в себе — я была счастлива.

— Ну если это все, что вам требуется для счастья, то очень скоро вы снова будете счастливы, мама.