Актриса

Татьяна, или как ее все называли: Татка, была художницей у них в театре, Валиной подругой. Валя относилась к ней скорее как к старшему товарищу, хотя разница в возрасте была не слишком велика. Более того, Татьяна была для нее неким жизненным ориентиром: Валя верила ей во всём и принимала ее мировоззрение как «правильное», во многом чувствуя на себе его влияние.

Сейчас у Татьяны была надомная работа, уже несколько дней она не появлялась в театре, и Валентина решила ей позвонить: та наверняка со своим «совиным» режимом сидит в «тещиной комнате» перед мольбертом, либо на кухне корпит над эскизами.

– Татк, это я, Валентина. Ты когда появишься? Поговорить бы надо.

– На какую тему?

– На тему: «со мною что-то происходит»…

– Ну разродилась наконец. Валька, я сама вижу, ты в «улёте» какая-то. Но не в моих правилах лезть в душу, пока не пригласят. Погоди, в ванную телефон перенесу: у меня спят уже все.

Так сидели они еще долго – Валентина, в коммунальном коридоре, накрывшись жарким пальто, чтоб не будить соседей, и Татьяна – на краю ванной, возбужденно оря порой в трубку:

– Я видела твои недавние спектакли: дохлая ты; я думала, из-за Игоря. Я же помню тебя прежнюю: твоей энергии на два театра с лихвой хватило бы. Я тогда еще поражалась: будто моторчик в тебе заведен…

– Кончился завод.

– Ты не паникуй очень-то, это нормально. На первых порах, наверное, действительно нужно быть фанатиком, немножко «вывихнутым», чтобы пробиться, вырваться в… верхние слои атмосферы, что ли. А потом начинается обыкновенный каторжный труд. Я знаешь, как первое время, когда только начинала? – думала: свернуться бы калачиком, тут же, возле мольберта, до утра перебыть бы, а потом снова за кисти, и писать, писать… Чуть не в постель с ними ложилась. А теперь всё вошло в норму. Есть просто работа, обыкновенная ра-бо-та. Твоя работа. Понимаешь? У кого-то это завод, станок, а у тебя – мольберт. Бывает, иной раз увидишь свои «орудия труда» и сбежать хочется, и так же неохота порой за всё это приниматься, как рабочему к восьми утра каждый день тащиться в проходную. А идешь, сидишь, корпишь – что делать? Это уже потом, когда в работу войдешь, бывают такие моменты, что думаешь: ах, вот ради этих минуток, пожалуй, и стОит огород городить. Но это бывают – минуты, а всё остальное, опять же: ра-бо-та. А в ней всё: и спады, и подъемы, и еще черт знает что.

– У меня «черт знает что». Всё сложнее и серьезнее.

– Всегда кажется, что то, что происходит с тобой, самое необыкновенное и ни с кем никогда не происходило. А может, я действительно не то говорю. Ладно, завтра у меня срочная командировка, денька через два вернусь, приду к тебе, поговорим толком, разберемся. Только постарайся до моего приезда не загрызть себя окончательно, я тебя знаю. И делай что-нибудь! – только не лежи лицом к стенке. Всё.

Как хорошо, что есть Татка.