— Как это? — Оля непонимающе уставилась на рыжеволосую сокамерницу.
— Как? Обыкновенно. Пристегнет к решке и обработает. А чего ему? Ночь длинная. Да и кому жаловаться? А будешь возникать, дубинкой так ухайдакает, неделю кровью будешь харкать. Лучше уж… — она покосилась на миниатюрную фигурку. — Он блондиночек уважает. Так что, похоже, туго тебе придется, — как о чем-то малозначащем сказала она и протянула недокуренную сигарету: — На, покури.
Оля, не слыша предложения, опустилась на твердое дерево лежака. В голове тупо кольнула далекая еще игла. Но сердце неровно стукнуло.
— Ты что? — заметила перемену в соседке Марго. — Не успела еще? Ну, ты даешь? — изумилась сокамерница и поскучнела. — Совсем нехорошо, — она, превратно истолковав состояние Оли. Затушила окурок и полезла на полог.
— Может, звякнуть хочешь? — небрежно обронила она после недолгой паузы. — Пока Серега не сменился можно договориться. Потом поздно будет.
— Некому. — Растеряно отозвалась Оля, чувствуя, как поднимается откуда-то из солнечного сплетения мутное облако страха.
— Нет, так нет. — Сокамерница повертелась на жестких досках, устраиваясь удобней. — Посплю пока, — оповестила она и вскоре тихонько засопела.
Страшная новость, с которой невозможно было смириться, стучала в голове. Потихоньку нахлынули страшные воспоминания.
И хотя помнила она из той ночи немногое: Только страшную рожу, да бритую голову насильника, но вот остальное, что было после, врезалось навечно. Страшная маска вместо лица. Игла, прожигающая мозг. Холодный ветер на нескончаемо длинном мосту…
— Этого больше не будет, — сказала вдруг Оля. — Пусть… но сразу. Только не это.
И будто волна теплого покрывала накрыла ее, легла на плечо невесомая ладонь.
«Он слышит меня! — подумала Оля. — Я сильная. Он меня научил. А если суждено, пусть так и будет».
Странное, невероятное спокойствие и уверенность наполнил. Тело начало покалывать невидимыми иголками, наполняя необъяснимой силой.
Тихонько опустилась на доски и задремала.
Голоса донеслись сквозь сон. Открыла глаза и различила сквозь решетку силуэты милиционеров.
Один — дежурный. Второй — мордатый, с толстой, распирающей ворот форменной рубахи, рябой шеей и пятнистым, плоским, как блин, лицом.
— Две, — пересчитал их по головам сменщик. Пометил в тетради. — А эта ничего… — толстомордый засмотрелся на Олю.
— Марго. Опять? Я тебе говорил, что если снова попадешь, на толчок не поведу? Ну, вот и сиди теперь сутки… Будешь знать, как… — бросил он, отходя к следующей камере.
— Вот, сука, — прошептала рыжеволосая Марго. — Прошлый раз у меня месячные были. Вот и злобится. Козел, — добавила она. — А теперь, точно, не пустит. Придется отрабатывать.
Оля поднялась и взглянула в спину конвойного. Впрочем, не столько на него, сколько определяясь в пространстве.
— А что, эта тетка, которая вещи принимает, и ночью сидит? — мимоходом поинтересовалась у соседки, когда надзиратели скрылись в дежурке.
— Теть Люба? А как-же, конечно. У них дежурства. И вертухай. Хотя здесь двое должны дежурить, но одного к мужикам забрали. Там народу много. — пояснила бывалая Маргарита.
Она всмотрелась в лицо Ольги: — Ты будто другой стала. И глаза… Я такие раз только видела. На Ростовской пересылке. С пожизненным приговором одну на Особую зону отправляли. Но у той-то за душой восемь «жмуров» было. Ты чего, подруга?
— Все нормально, — Оля опустилась на край настила. — Давай помолчим. Мне подумать нужно.
Однако спокойно посидеть не удалось. Принесли жидкий обед. Потрепанный мужичок в несвежем, когда-то белом халате раздал миски с похлебкой. — Чего там? — поинтересовалась Марго.
Баландер молча протянул ей клочок бумажки и проследовал дальше. Арестантка прочитала написанное карандашом и выругалась. Витиевато и с чувством: — Вот тварь.
— Эй, тихо там, — раздался из-за решетки сонный голос вертухая. — А то… — он не закончил.
— Нет, ну это как называется? — никак не могла успокоиться рыжая фурия. — Это что, «пятерик» как с куста? — она шумно вздохнула и полезла на лежак.
И тут по решетке вновь стукнули.
— Степанова, на выход, — распорядился сержант.
А в кабинете для допросов Олю ждал сюрприз.
За кривоватым столом сидел сам губернатор, а следователь, вмиг растерявший всю сонливость, стоял возле стены, преданно поедая глазами сановного посетителя.
Когда конвоир вышел, Антон Кузьмич суетливо выпрямился и бочком протиснулся к выходу. — Я тут побуду… — он кивнул на дверь и выскочил наружу.
— Садись, Оля. — Виктор Петрович кивнул на привинченный к полу табурет.
— Здесь принято говорить присаживайся, и здравствуйте. — Озвучила Оля вычитанную в каком-то детективе подробность.
— Да, да, здравствуй, извини, совсем замотался. Такое горе. Михаил Степанович ведь был моим хорошим товарищем. И теперь еще и с тобой такое приключилось. — Глава региона кивнул на забранное решеткой окно, добавил, косясь в угол. — Я разговаривал со следователем. Он уверяет, что не все так уж плохо. Но пока тебе придется какое-то время побыть здесь. Закон, ты ведь понимаешь?
— Я понимаю, закон есть закон. — Невесело улыбнулась Оля.