Актриса

Второй блокнот – в черной обложке, дорогой. В такой хорошо записывать стихи, но он заполнен записями, которые с трудом поддаются расшифровке. «Суб. 9, без хл., млк 120, грпфр. 126, об. в «Доббинсе», вино???» Перелистываю еще несколько страниц и понимаю, что Кэтрин вела учет калорий, которые получала из съеденных за день грейпфрутов, чая и обильного обеда или ужина с выпивкой. Страница за страницей подробных перечислений того, что она съела и выпила и сколько калорий потребила, начиная с тридцати девяти лет и, с небольшими перерывами, вплоть до сорока пяти, когда, если верить ее записям, она весила восемь стоунов тринадцать фунтов. Все, что она съедала каждый день на протяжении семи лет, кроме, разумеется, неизвестного количества калорий, содержащихся в бутылке красного вина. И я никогда не видела, чтобы она вела эти записи.

Насколько это безумно?

Чтобы отвлечься от печальных мыслей, я открыла синий чемодан, полегче, заполненный одеждой. Первым извлекла из него настоящее сокровище: кремовое кимоно тонкого шелка – если я ничего не путаю, эта ткань называется эпонж, – расписанное хризантемами зеленовато-голубого и абрикосового цвета, с утолщенным краем внизу подола. Она любила это кимоно, вроде бы принадлежавшее моей бабушке. Затем я достала смятое в комок концертное платье и под клубком из тюля и блесток обнаружила горжетку из лисьего меха – судя по всему, из обыкновенной ирландской лисицы, сбитой на дороге. Мне эта дурища никогда не нравилась. Мать надевала ее в парикмахерскую, чтобы ей правильно подобрали краску для волос. Я повесила горжетку на спинку стула. Пусть лиса скалится своими мертвыми мелкими зубами в пол.

В пожелтевшей наволочке – еще какой-то мех. На сей раз это оказалась шляпа, широкая, мягкая и пушистая, как кошка. В нее была вложена плоская шкатулка из розового дерева с боковой защелкой. Неужели кровь падре Пио, вздрогнула я и вспомнила капельку крови в пластмассовом пузырьке, поверху украшенным пугающей надписью «ex sanguine». Но, открыв шкатулку, нашла внутри совсем другую реликвию – покрытый белой эмалью крест, приколотый к муаровой ленте. К крышке прикреплена фотография солдата, получившего эту награду, – деда моей матери, капитана Джона Фицмориса.

Я не видела этот орден шестьдесят лет.

Красивее капитана Фицмориса не было никого на свете. Большие карие глаза, роскошные усы над смеющимся ртом. Он в новенькой, с иголочки, военной форме: стоячий воротник, белый кант, в левой руке – пара кожаных перчаток. Выглядит нарядным и беззаботным. Клеймо фотографа сообщает, что снимок сделан в Фермое, графство Корк, в 1899 году.

За фотографию засунут сложенный лист бумаги: «Капитан Джон Фицморис упомянут в донесениях генерал-майора полкового лазарета Клеменса и согласно приказу посмертно награжден орденом “За выдающиеся заслуги”: за доблесть и верность долгу, проявленные в ходе наступления у Слаббертс-Нек, и за командование взводом под вражеским обстрелом. Вместе с еще одним товарищем они подползли к неприятельской пушке, убили двух артиллеристов и захватили орудие.

Ниже приписка бисерным женским почерком: «Видели, как он спускался с холма, а вокруг свистел раскаленный свинец; он шел спокойным шагом, словно совершал прогулку на свежем воздухе».

Вечером мне не спалось. Я принесла ноутбук в постель, стала искать в интернете Слаббертс-Нек и нашла одинокое поселение в каком-то южноафриканском захолустье: пара строений на пересечении длинных прямых дорог, уходящих, насколько хватает глаз, вдаль, в саванну. Поразительно: местечко никуда не делось, и туда можно заглянуть, достаточно вбить название. Я перетянула фигурку человечка на карту улицы, опустила его на перекресток и увидела, как по грунтовой дороге идет женщина в грубых ботинках и сером халате. Под мышкой она несет белую простыню, а в другой руке – большой складной зонт; проходя мимо камеры, она посмотрела прямо в нее. Судя по одежде она горничная отеля, но я сообразила это не сразу, а успев повернуть угол камеры в поисках горного перевала. Перед женщиной со всех сторон расстилалась бескрайняя равнина, и только на севере, близ Вифлеема, виднелись внушительные крутые вершины, но до них еще идти и идти.

Именно там он и погиб.

Грязные склоны окрашены тускло-лиловым, вершины блестят, словно выбеленные до голого камня; возможно, это снег. Далековато он забрался, чтобы погибнуть в двадцать пять лет. Я хотела показать это место тебе, но ты спал, и твои веки вздрагивали от перспективы проснуться перед освещенным голубым экраном.

На следующее утро я разобрала все, что оставалось в маленьком коричневом чемодане. Использованные авиабилеты, розовая справка о прививке против оспы, ирландские автомобильные права (хотя, насколько я знаю, она никогда не сдавала экзамен по вождению), еще какие-то безнадежно выцветшие документы и менее официальные бумаги. Зачем она это хранила? Пригласительные билеты на какие-то торжества, тонкая пачка писем от поклонников. И два черновика записки, которую она собиралась отправить в 1951 году со своего брентвудского адреса.