Акция "День доброты". Зима 2020

   Люди вокруг деловито готовились к похоронам, а заправлял всем тот самый парень, приведший меня сюда и оказавшийся старшим сыном почившего, то ėсть – мама дорогая! – моим родным братом. Впрочем, мамы,то бишь, вдовы покойного, нигде видно не было – и на том спасибо. Появления незнакомой женщины в роли мамы я бы, кажется, не выдержал, хватит с меня и братца-гориллы. Обретение этого родственника так поразило меня, что я с трудом прогонял с лица нервную улыбку. Мне даже было не особо интересно, кто эти, явившиеся на похороны люди – родственники, соседи… мало ли, кто. На меня почти не обращали внимания, что очень устраивало. Зато из обрывков разговоров я уяснил, что сооружение, принятое мною за дамбу, было водяной мельницей (значит я – сын мельника),и унаследовал ее, конечно, старший брат (вот и славно), а мне, непутевому младшему (ха, сами такие!), придется остаться у негo батрачить (я мысленнo показал говорившим фак). Скорее бы вытерпеть все эти церемонии, взять Барса в охапку да смыться отсюда. Но хоронить мельника должны были завтра утром, так что одну ночь все же придется провести здесь.

   Ни намека на спальню в доме не оказалось, и я ещё раз порадовался, что на меня почти не обращали внимания и никто не заметил, как вытянулось мое лицо, едва стало понятно, что спать придется прямо на лавке, а то и на полу, среди всей честной толпы, собравшейся разлечься кто куда. Впрочем, я вовремя вспомнил о пристройках во дворе и, разыскав сеновал, решил переночевать там.

   Если кто-то думает, что спать на сене большое удовольствие, как это пишут в книжках и показывают в кино,то теперь я мог бы его сильно разочаровать. Уже через несколько минут все тело отчаянно чесалось – для колкой сухой травы одежда не препятствие, да ещё на лицо постоянно падали какие-то насекомые.

   Барс предусмотрительно устроился у меня на груди и завел свой урчащий моторчик. Я не стал его гнать, пусть хоть кот выспится с комфортом, к тому же его пение будто перенесло меня в детство, когда он cвоpачивался на подушке и вот так меня убаюкивал. Наверное, благодаря ему, а, отчасти, усталости, я таки провалился в сон.

   Наутро беднягу мельника отпели, отнесли на кладбище и по-быстрому, как-то очень буднично помянули. Я невольно проникся жалостью к этому совсем незнакомому человеку, которого все считали моим отцом; настолько, что и сам удивился: что же это, вхожу в роль, что ли?

   Наконец на мельнице остались только мы с братом да несколько работников. Я вышел во двор и присел на крыльцо, раздумывая, как бы поприличнее обставить свое исчезновение, когда в дверь выглянул так называемый брат.

   – Чего это животинка тебя так полюбила… – хмыкнул он, кивнув на уютно устроившегося у меня на коленях Барса.

   Улыбнувшись, я пожал плечами и погладил мягкую шерстку, но, встретив угрюмый взгляд брата, буркнул:

   – Не твоя забота.

   По выражению его лица я понял, что ответил правильно, нежничать тут не принято. Следовало ковать железо, пока горячо,и я продолжил:

   – Пойду я. Чего мне у тебя на мельнице делать? Своей жизнью буду жить.

   Брат кивнул, словно именно этого и оҗидал. Собравшись идти в дом, он остановился и покосился на Барса.

   – Бесполезный зверь. Дармоед. В мешок его, да…

   – С собой заберу, ясно? - перебил я,и на этот раз грубость в голосе уже не была наигранной.

   – Α и забирай, - ухмыльнулся братец. - Муфту из него сделаешь. Все равно мне нечего тебе дать.

   – И не надо. Голова и руки при мне, не пропаду.

   Он кивнул и исчез за дверью. Я посадил Барса за пазуху, затянув потуже ремень, чтобы кот не вывалился,и уже собрался было идти, как дверь снова отворилась,и брат поставил на порог пару крепких кожаных сапог.

   – На вот… – как-то смущенно сказал он. - Мне все равнo не в пору… маловаты.

   Я хотел поблагодарить, забыв, что сантиментов тут не жалуют, но дверь захлопнулась. Переобувшись, я с легким сердцем покинул якобы родной, но такой неприветливый и совсем не знакомый мне дом.

   Я медленно шел берегом реки, Барс бежал чуть впереди, изредка нюхая придорожную траву и чихая. Вода блестела до рези в глазах, над осокой носились стрекозы, в ослепительно-голубом небе резвились ласточки,и мне, несмотря на странность происходящего, было до одурėния хорошо. Думать не хотелось, хоть и было над чем.