Актуальные проблемы Европы №3 / 2016

Важное конкурентное преимущество ИГ перед другими джихадистами – умение пользоваться слабостями своих противников и неустойчивостью местной власти, которое оттачивалось с момента создания в 2006 г. «Исламского государства Ирака» (ИГИ) – предшественника ИГ. Несмотря на военные поражения в 2007–2008 гг. от сил международной коалиции в Ираке и поддерживаемого правительством местного суннитского ополчения «Шахва», боровшегося с «Аль-Каидой», вывод коалиционных сил в 2009–2011 гг. способствовал не только укреплению боевого духа членов ИГИ, но и его возможностей рекрутировать в свои ряды новых сторонников на фоне ослабления иракской армии. С уходом американцев правительство Нури аль-Малики стало проводить более агрессивную антисуннитскую политику. Суннитских политиков систематически арестовывали, фактически отказывая им в возможности полноценного участия в политическом процессе, аналогичным образом сунниты выдавливались из системы государственной безопасности (были расформированы иррегулярные вооруженные группировки «Сыны Ирака» – отряды бывших боевиков-суннитов, перешедших на сторону нового правительства). Вычищались сунниты и из рядов регулярной иракской армии – как с рядовых, так и с командных постов. Причем нередко в ключевых провинциях Северного Ирака, таких как Мосул, командиры, обученные и назначенные на свои посты еще коалиционными силами, заменялись лояльными правительству офицерами-шиитами, из которых большинство не обладало ни необходимым боевым опытом, ни знаниями [Harvey, Pregent, 2014]. Столь недальновидная политика правительства Нури аль-Малики, фактически подготовившая почву для ответного удара суннитских группировок, позволила ИГИ вербовать сторонников среди разжалованных солдат и офицеров и тем самым значительно укрепляться организационно.

В Сирии все развивалось по схожему сценарию. Во время событий «арабской весны» и попыток режима Башара Асада подавить народные выступления острие репрессий оказалось направлено преимущественно против суннитских активистов, что неизбежно спровоцировало этноконфессиональные конфликты. Развертывание гражданской войны в 2011–2012 гг. позволило тесно связанной с ИГИ группировке «Джабхат ан-Нусра» во главе с Абу Мухаммадом аль-Джулани осуществлять противодействие правительственным силам сразу по нескольким фронтам. Четко и понятно сформулированные цели в виде свержения Башара Асада, стремление тесно сотрудничать с местным населением и определенные военные успехи прославили организацию и привлекли в нее достаточно большое количество джихадистов. Военные успехи «Джабхат ан-Нусры» и резкий рост ее престижа среди джихадистов вызвали беспокойство Абу Бакра аль-Багдади, который решил сыграть на опережение и провозгласил в апреле 2013 г. создание новой группы – «Исламского государства Ирака и Леванта» (исторической Сирии) – ИГИЛ, куда должна была влиться «Джабхат ан-Нусра». Аль-Джулани попытался опротестовать этот ход аль-Багдади, обратившись к главе «Аль-Каиды» Айману аз-Завахири, однако, несмотря на разногласия, ИГИЛ как магнит начало притягивать других джихадистов. ИГИЛ стало активно действовать на севере Сирии, перебрасывая в этот район основные силы, захватывая города и устанавливая свой контроль над территорией. Военные успехи ИГИЛ отчасти были обеспечены тем, что в его ряды перешло, по подсчетам разных исследователей, порядка 60–65% боевиков из «Джабхат ан-Нусры», и это дало серьезное преимущество в критически важных для ИГИЛ районах [Anjarini, 2013]. Гражданская война в Сирии способствовала организационному развитию и территориальной экспансии ИГИЛ, в конечном итоге – его превращению в ИГ со столицей в Ракке.

Военные неудачи в столкновении с коалиционными силами в 2007–2008 гг. в определенном смысле закалили ИГИ, задали вектор его эволюции в 2009–2013 гг. из террористической группировки в протогосударство с развитым административным и военно-бюрократическим аппаратом. Впоследствии это обеспечило трансформацию ИГИ в «халифат» ИГ с хорошо подготовленными военными и административными кадрами преимущественно из числа бывших баасистов [Barrett, 2014, p. 19, 24–25; Lister, 2014, p. 19; Giustozzi, 2008, p. 7], децентрализованной системой руководства и принятия решений с чрезвычайно жесткой дисциплиной [Fishman, 2011, p. 9–10] и мощной религиозно-пропагандистской машиной [Lister, 2014, p. 10].