Плодотворность теории членов предложения, основанной скорее на логико-морфологических признаках, чем на собственно синтаксических, давно подвергалась сомнению. Дело в том, что традиционные амплуа членов предложения не отражают их действительной роли в построении предложения. Выше это было показано на примере
Можно привести примеры многих русских предложений, вообще не содержащих «главных членов» – ни личного глагола-сказуемого, ни имени в номинативе – подлежащего, но тем не менее являющихся полноценными, независимыми от контекста единицами коммуникации, не окказиональными, но представляющими определенные модели:
В каждом из этих предложений сопряжены предикативной связью два взаимообусловленных компонента, содержащих значения носителя признака и предицируемого признака, значения не логические, а выраженные определенными словоформами. Только морфологическая предвзятость мешает нам признать в них двусоставные предложения с наличными, а не подразумеваемыми главными членами. Реальная действительность языка не укладывается в традиционную теорию. А если это так, то критерии выделения главных членов предложения, действительных организаторов предикативного минимума предложения, нуждаются в пересмотре или уточнении.
Очевидно, что только сочетание морфологических показателей с семантическими показателями может приблизить нас к пониманию собственно синтаксической структуры. Поэтому представляются весьма перспективными поиски соотнесенности в предложении грамматических признаков с семантическими.
До сих пор, однако, грамматическая и семантическая структуры рассматриваются как два параллельных уровня, как два разных этажа. <...>
Как бы ни оправдывать методическими соображениями расчленение объекта изучения, нельзя не видеть, что в реальном предложении нет двух структур, нет двух синтаксисов. Остается опасение, что раздвоение синтаксической структуры закрепляет противопоставление морфологии и логики, морфологии и семантики. Между тем задачей синтаксического исследования языка представляются поиски тех связей между формой и содержанием, тех средств выражения содержания, тех значений форм и способов выражения значений, неразрывное единство которых осуществляется в синтаксическом построении.
Если мы признаем, что имя в винительном падеже, N[[4]], может обозначать характеризуемый предмет (лицо), носитель признака в той структуре предложения, где отвлеченное, со значением качества, имя в именительном падеже, N[[1]] предикативно сопрягается с ним посредством вспомогательного глагола
Воля исследователя – конструировать объекты любого «уровня», но отрыв от синтаксических реалий языка ограничивает возможности восприятия изучаемых явлений во всей полноте присущих им признаков и не способствует преодолению теоретических трудностей. Очевидно, учитывая необходимые семантические показатели, мы достигаем той степени грамматической абстракции, с которой и целесообразно рассматривать объекты синтаксического исследования. Признавая, что синтаксические средства языка призваны служить потребностям смысла, нельзя не видеть неотделимое участие семантики в единицах всех ступеней синтаксиса. В отношении синтаксиса можно утверждать, что семантическое не только не противостоит грамматическому, но составляет его неотъемлемый компонент.
5. За первичные элементы принимаются, как сказано выше, синтаксические формы слова.
Вопрос о первичной единице синтаксиса не относится к числу решенных однозначно. Речь идет о тех единицах, из которых формируются и на которые соответственно членятся предложения, о единицах, которые были бы носителями элементарных смыслов и вместе с тем – дифференциальных синтаксических признаков. Это последнее условие – различия в собственно синтаксических функциональных свойствах – должно быть тем критерием, которым и здесь определится необходимая ступень абстракции.