Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Патриотическая оппозиция, не боявшаяся ранее острых конфликтов, на этот раз отказалась, да, именно отказалась, от предложенной ей бескорыстной, добровольной, активной поддержки заводов и фабрик Москвы.

И, говоря сегодня с рабочими, мне приходится слышать весьма нелестные отзывы по поводу поведения «непросвещенной, уличной» оппозиции на VII съезде народных депутатов России.

Говорится — о предательстве и предателях.

Говорится — о корыстолюбии, а это хуже всего. И о краснобайстве, и о беспомощности. Для политиков хуже всего, когда об этом говорят «низы движения». А «вожди» победно рапортуют им о падении оккупационного режима. И это — в момент, когда положение ухудшается с каждым днем! Между прочим, наиболее часто упоминаемой при социологических опросах представителей оппозиционного движения гипотезой, объясняющей срыв на VII съезде, является якобы имевшее место нежелание ряда патриотических лидеров, в условиях дележа имущества КПСС, рисковать достигнутым и обострять ситуацию. Если такое мнение закрепится в «низовке» — движение рухнет.

Нужны срочные объяснения произошедшего. А не романтические тирады!

Бога ради, ешьте и пейте что хотите, но работайте эффективно, исходя из заявленных вами целей! Решайте поставленные вами задачи! Анализируйте причины своих поражений и ведите к победе.

И помните: народ не желает вам голодности и холодности. Но он не простит корыстолюбия, чванства, краснобайства, бездарности и — измены.

Я помню, как собирался Проханов в Кремль 22 августа 1991 года в ответ на звонок одного из членов ГКЧП. Тогда Александр Андреевич действовал очень просто и скромно. И потом, во время травли, он тоже был удивительно прост, естествен, спокоен и нормален, как человек, действительно решившийся, сделавший выбор. Я ему этого никогда не забуду. И, памятуя те дни, всегда буду уважать его, что бы ни случилось в дальнейшем, как буду уважать Умалатову за поведение на последнем съезде народных депутатов СССР. Что же произошло потом, когда патриотическое движение стало набирать энергию, когда возникли полные залы и телекамеры, блицы, аплодисменты и сравнения с Александром Невским? Что-то не сработало в этот момент, какой-то внутренний ограничитель, «сторожок», и все полетело вверх тормашками!

Теперь бы надо опомниться, обрести вновь ту целостность и простоту, строгость и аскетическое достоинство, а не заглушать живое чувство боли от своей неправоты и сознания неслучайности моих обвинений пулеметными очередями чрезмерно пестрых, цветистых фраз и эпитетов.

Я верю, что плодотворная боль победит в Александре Андреевиче так не идущую к его уму и сердцу несамокритичность.

Жан Тириар.

В конце концов можно ли цепляться за каждую строчку в газете? Можно ли выдвигать такие высокие уровни требований ко всему написанному? Нужно ли сейчас, когда речь идет о том, быть или не быть России, ввязываться в диалоги о существе фашизма? Может быть, я еще и подумал бы о этом, если бы не (покойный ныне) Жан Тириар с его недавним визитом в Россию.

Этот визит был распропагандирован всеми органами оппозиции. Статьи Тириара печатал не только «День», но и «Русский вестник», и «Советская Россия». Что же так объединило красных и белых, коммунистов и православных? На чем они наконец-то сошлись? Кто стал интегрирующим звеном? «День» рекламирует Тириара как крупнейшего идеолога европейского национализма. Кое-что к этому придется добавить. Прежде всего то, что Тириар был «красным» разведчиком. Далее то, что в качестве такового он был внедрен в фашистское движение. Далее, что фашистское движение оказалось для него настолько привлекательным, что он перешел в другой лагерь.

Речь идет, таким образом, о предательстве. В этом смысле — Тириар как бы предваряет Гордиевского, Пеньковского, Суворова и всех тех, кто нарушал свой абсолютный, императивный долг службы государству, народу, Отечеству. Но в данном случае имеет место предательство, так сказать, из «сверхвысоких», «теоретических» соображений. Ведь Тириар и вербовался-то в разведку (кстати, имея в виду его несоветское гражданство, его идеологическую, а не национально-государственную ангажированность, речь, безусловно, идет о коминтерновской разведке) как борец за мировую идею. Потом другая (опять же — мировая!) идея оказалась для него более привлекательной. Он и перебежал, поскольку ни Россия, ни государство СССР для него никогда не были самоценными, а были лишь инструментами борьбы с неким «атлантизмом». Кстати, в этой борьбе можно и пожертвовать инструментами, а можно и сменить их. А что? Нормальная логика людей, мыслящих в мировых масштабах! Ничем здесь Тириар не отличается от Троцкого или от архитектора перестройки. Нет национального стержня, нет государственного императива, а есть мировой процесс.