Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Вновь цитирую: «…А может быть дело решит дубина, русское национальное восстание, наподобие Сербского, когда затрясется мироздание и закачается Эмпайр Стейтс Билдинг? И тогда мы назовем полуголодных русских женщин, выцарапывающих ногтями глаза у омоновцев сквозь их стальные шлемы, проявлением фашистской патологии, или голодный бунт толпы, в которой уравнены рабочий и академик, идущие с обрезками труб громить парфюмерные магазины крупнейшего мафиози Москвы? Это и есть фашизм?» Здесь затронута еще одна очень важная тема, тема отношения русских национально-патриотических сил к бунтам и погромам. Традиционно на этом поле всегда играли их оппоненты. Те, кто считал себя консерваторами, патриотами, государственниками, в эту игру не играли, от этого открещивались, чурались этого при всех обстоятельствах. В крайних случаях, с болью и надрывом фиксировалась объективность происходящего, но при постоянном сознании греховности, трагизма, боли и ужаса. Вспомним Блока и его рассуждения о революции или М. Цветаеву, или Федотова — во всех случаях речь шла о трагическом серьезе в отношении к этой теме. Такой же трагический серьез был и у оппонентов. Русь звали к топору с надрывом и ужасались содеянному.

Провидческая фигура Федьки-каторжника как одного из начал революции была предсказана Достоевским в «Бесах». Можно пересматривать этот опыт русской культуры, но для этого нужно быть хотя бы на уровне своих предшественников или же выводить тему на еще более высокий уровень.

Разговор же о бунтах и погромах в несколько комическом, сниженном регистре — это типичная черта нашей современной демократической революционности с ее «бархатными» революциями, «революциями с лицом Ростроповича» и тому подобным. Карнавальное начало берется оттуда. И серьезность обречена, коль скоро с ней начинают играть в том современном стиле, который молодежь именует «стебом». Но и не ответить нельзя, тем более что в вопрос еще включены и сербы, для которых народный бунт — это неподходящее определение. Ибо вся элита Генштаба ЮНА, в отличие от нашего Генштаба, вся мощь ЮНА, в отличие от армии СССР, вся компартия Сербии, в отличие от компартии России, были вовремя подготовлены к агрессии Запада и выступили на уровне национальном и государственном, а не на уровне бунта. «Сербский бунт» — это снижающая категория. Не пристало нам сегодня в той ситуации, когда Сербия сражается, в том числе и с «консервативными революционерами» из Хорватии, говорить об их бунтарстве. Там сражается Армия. И если друзья Дугина из Германии войдут в Югославию, они получат отпор, как и в начале Второй мировой войны, они получат войну высокой интенсивности — на все сто процентов, а не на десять. Я знаю, что говорю, ибо сербскую и югославскую тему изучаю давно и не со слов консервативных революционеров.

Пример Сербии — это эталон, но это не бунт. Что же касается описанной картины русского бунта, то поскольку описание карнавальное, гротесковое, то и отвечать я должен на этом же языке. Карнавал так карнавал!

Голодные женщины, рабочие и академики с трубами — это что-то из Кабакова. Александру Андреевичу изменяет здесь вкус. Но особенно неуместно то, что они идут громить парфюмерный (судя по всему, долларовый) магазин. Это бессмысленная акция, которую я не способен себе вообразить. Голодные толпы громят булочные или колбасные магазины, мясные лавки, пирожковые, на худой конец рынки, потому что они рациональны, у них нет художественных фантазий Проханова и Кабакова, а есть живая человеческая страсть — накормить себя и детей, и я в этой страсти их более чем понимаю. Громить же парфюмерные лавки, имея рядом винные магазины, не будут даже бичи, люмпены, уголовники, потому что никто не будет глушить «Кристиан Диор» стаканами, если рядом можно будет взять виски, водку, или коньяк, или даже портвейн.

Представить себе академика, который, имея свирепую молодую жену, тоскующую без «Кристиан Диор», пойдет громить парфюмерную лавку, я еще могу, ибо знаю, что есть академики, которых страх перед женами может подвигнуть на самые неожиданные поступки. Но что может подвигнуть на штурм парфюмерного магазина рабочего человека, я просто не могу себе представить. И волей-неволей, простите, но меня разбирает смех. Ибо идет соскальзывание в сторону комического, трагифарсового звучания. И все потому, что слишком много путаницы, слишком многое смешано в одну кучу. Православие и язычество, «Черный Орден» и крито-микенская мистика, преображение и сжигание, жизнь и смерть.