Акула пера в СССР

И тут тело выдало фортель: ноги сами понесли несчастного товарища Белозора в сторону обладательницы специфического тембра. Волевым усилием я остановил этот бег вприпрыжку и остановился. У Викторовича в молодости определенно был вкус, но не было чуйки на людей… La femme fatale как она есть!

Высокая, всего на полголовы ниже почти двухметрового Геры-меня, в сценическом костюме, который изображал не то волшебницу, не то принцессу, эта эффектная брюнетка с лицом, живо напомнившим какую-то из голливудских актрис последнего поколения, она стояла у заднего входа в ДК и курила, делая короткие затяжки.

Меня никогда не привлекали курящие женщины, но Геру это, видимо, не смущало. Но, как говорил один из христианских мудрецов, «Плоть слаба, дух животворит!» А духом был я, так что скрутил разбушевавшиеся гормоны и эмоции в бараний рог и глянул на нее повнимательнее. Узнавание пошло сразу на двух уровнях – моем и Герином. Память Белозора выдала: «Машенька Май, руководитель Народного театра при ГДК, ах, ох, как же она хороша, и какое я ничтожество по сравнению с ней». Ну или что-то вроде этого, слишком запутанный букет. А моя собственная память выдала трёхэтажный мат. Это была Мария Никитишна, бабушка моей одноклассницы Марины – той еще стерляди.

Эти Май, кажется, размножались почкованием и фамилию передавали по женской линии. По крайней мере, ни у Марии Никитишны, ни у ее дочери Маргариты Ивановны, ни у незабвенной Мариночки Май мужей замечено не было. С Мариночкой у нас были отношения специфические: все старшие классы пыталась ввести меня в список своих запасных аэродромов, я же из природного упрямства ее злодейски троллил, категорически не желая быть одним из многих. Хотя девочка была исключительных природных данных, к тому же отличница, ну и артистичная, умела себя подать, когда хотела.

Теперь было ясно, откуда всё это. Не эхо войны – генетика!

– Гера, вы меня не слушаете? Вы ведь придете на премьеру?.. – она чуть поменяла позу.

Я думал, эти фишки появились с явлением такой казни египтской, как Инстаграм, а оказалось – женщины владели этим вечность.

– А когда премьера?

– Сегодня, Гера! – в ее голосе было столько укоризны, что, будь я Герой, я бы точно приперся с огромным букетом цветов, на который, наверное, потратил бы всю оставшуюся двадцатку.

Но Героем я не был и потому глянул ей в глаза и сказал:

– Нет, – и, развернувшись на каблуках, пошуровал по асфальтовой дорожке прочь.

Он мне еще спасибо скажет, если мне удастся свалить отсюда обратно, в своё тело и своё время.

До Слободки было около пяти километров, так что времени на подумать хватило. Я уже понял, что со мной случилось, и принял это как данность.

Я – попал. Ну так, как попадают герои книжек про попаданцев. Только не в обожаемый мной век девятнадцатый, железный, поистине суровый век, с пароходами, револьверами, сыщиками, хрустом французской булки и прогрессом, который шагает семимильными шагами, а в самый советский из всех периодов. Брежневская эпоха, она же застой. Время юности моих родителей, эдакий глаз бури между ужасами Великой Отечественной и маразмом перестройки. Черных воронков и краповых околышей уже не было, черных кожанок и бритых затылков – пока не было. Можно было выдохнуть и осмотреться. В конце концов, вдруг я тут временно? Может быть, если хорошенько напиться еще раз, то вернусь обратно? Что там у него было – коньяк? Ненавижу коньяк.

Но в магазин зашел. «Дружба» была как раз по пути. С таким названием гастроном просуществовал долго, только году этак в 2020-м его выкупили и переименовали во что-то американоподобное. Но здесь «Дружба» предстала передо мной во всей красе.

Первое, что я увидел, отворив двери, – это монументальная краснощекая продавщица в халате, который имел в виду, что он белый, и в синем переднике. Богатырскими движениями она нарезала вареную колбасу и заворачивала ее в крафтовую оберточную бумагу, и в таком виде взвешивала на больших синих весах. Потом орудовала гирьками, называла вес, цену, протягивала кусок вожделенной докторской покупателю и с видом царицы говорила:

– Дальше!

Я, как зачарованный, смотрел на толстенную стопку бумаги, которая уменьшалась весьма стремительно, и пытался посчитать, какие бабки эта хитрая тетка делает в сутки или сколько батонов колбасы она уносит домой в конце смены?

– Кабы добра жыць у шчасi, трэба красцi, красцi, красцi! – сказал мне в самое ухо дедок в какой-то странной тюбетейке. – Глянь, какой мамон Гавриловна наела! Небось не бумагу топчет! Ты в очереди стоишь или так – посмотреть пришел? Колбасу когда еще завезут, так что давай, шевелись.

Я только хмыкнул и пошел в ликеро-водочный отдел за коньяком. «Двин» я тут, пожалуй, не найду – не тот уровень, а вот что-нибудь попроще…