Акула пера в СССР

— Сейчас поужинаем, примем по сто грамм чего там ты в Крапивне надыбал, и спать! Слышите, хлопцы? Никаких посиделок ночных! Завтра подъем в пять утра!

Дождавшись-таки от меня вопросительного взгляда, старший егерь глянул на меня своими синими сияющими глазами настоящего фанатика природы и заявил:

— Мы ведь должны написать статью про оленей, верно?

И про оленей напишем, какие проблемы?

Глава 6, в которой появляется прекрасная незнакомка

Мы умудрились до семи утра отснять оленей, я дочиркал в блокноте заметки для материалов о БООРовцах, с зеленой тоской вспоминая смартфон, который облегчал работу журналиста на триста процентов. Да и за обычный диктофон с мини-кассетами я бы многое отдал — например, постоянно лезущие в глаза Герины волосы, которые бесили и раздражали. Решил точно — раздобуду диктофон и постригусь.

В полвосьмого «козлик» Стельмаха уже въезжал в Дубровицу со стороны строящейся новой районной больницы. За окнами мелькали бесконечные домики частного сектора, редкие магазины и заспанные прохожие с насупленными лицами. Я боялся представить, на что была похожа моя физиономия: совершенно дикие последние три дня не могли на ней не отразиться.

Таким образом я оказался возле дверей редакции одновременно с уборщицей Лидой, которая подметала крыльцо.

— Герман! — удивилась она. — Вы почему так рано? И где пропадали?

— В лесу, Лидия Ивановна, в лесу! Есть кто в редакции?

— То-то я на тебя смотрю — ты весь всклокоченный, и травинки в волосах… Чисто — лесовик! А в редакцию только-только Шкловский пришел.

Даня Шкловский — это хорошо. У него можно одолжить кофе! Топоча ботинками по кафельному полу и цепляясь брезентовым рюкзаком за конченую штукатурку, я прошел по коридору и заглянул в отдел сельской жизни:

— Данил Давидыч, утро доброе!

— Ого! Гера, ты как на войне побывал! Два дня ни слуху, ни духу, потом шеф тут чуть ли не по потолку бегал — что-то ему там Привалов наплел… Хочешь кофе? — его лучащиеся добром и позитивом хитрые еврейские глаза выражали целый спектр эмоций.

— Да! Кофе, кофе, только кофе!

Никакого капучинатора, никакой микроволновки и электрочайника на редакционной кухне не было. Зато был холодильник, временами ревущий, как раненый зверь, и электроплитка, и много шкафчиков, и диван, и табуретки, и стол, накрытый клеенкой. С лимонами. Лимоны были нарисованы так кисло, что во рту тут же начала скапливаться слюна. Одним кофе тут не обойдешься — благо заботливые БООРовцы снабдили меня половиной буханки хлеба и здоровенным шматом вяленого браконьерского мяса… То есть мясо было кабанятиной, а не браконьерятиной, конечно. До такого в своей ненависти к классовым врагам егери еще не дошли.

— Кабанятину будешь? — спросил я у Дани.

— Буду, — сказал сей представитель избранного народа ничтоже сумняшеся.

Интересно, он неверующий, или дикий кабан и домашняя свинья в чем-то принципиально отличаются друг от друга? В общем, сварив на плитке в небольшом сотейнике, который выполнял роль кофеварки, крепчайший напиток, мы уселись за столом и вот-вот были готовы приступить к кофейной церемонии, как в кухню сунулась русая голова Жени Старикова — нашего фотокора.

— О! — сказал он.

— Садись! — сказали мы.

Женя был парень что надо, это память Геры тут же выдала. И с ним нужно было дружить, если хотелось получить снимки в срок. Он заведовал фотолабораторией.

— У меня есть коржики «дамские пальчики», — сунул Женя руку в свою сумку. — Папа испек.

Он уселся на табурет, налил себе кофе, а мы попробовали коржики.

— Пальчики оближешь, — сказал Даня.

Нам со Стариковым оставалось только закатить глаза — ох и шутник! По коридору строго зацокали каблучки, и мы переглянулись: это совершенно точно была Езерская. Арина Петровна зашла на кухню и воззрилась на нас, нахмурив бровки:

— Доброго утра! Белозор, вернулся? Зайдешь — расскажешь, что принес с задания.

— Ариночка Петровночка! — сказал я. — Садись, кофею выпей. Вот, возьми мою чашку, я еще из нее ни глоточка не сделал. А я нового сварю, и заодно всем расскажу, что за дичь со мной происходила… И мысли в кучку соберу, перед тем как разворот писать.

— Как разворот? — удивилась ответственный секретарь. — Ты про оленей собрался тысячу строк наваять? Губозакаточную машинку выдать? Только со склада привезли партию…

— Губозакаточную не надо, а вот печатную — это я только за! — Вот тут я увидел три пары круглых глаз и понял, что прокололся.

Белозор очень долго привыкал к компьютеру, долбил клавиатуру одним пальцем и ничего кроме простейших функций Ворда не освоил. Видимо, так же дело обстояло и с машинками. Почерк у Викторовича был каллиграфический, и он наверняка отдавал рукописные статьи наборщице Фаечке. И вдруг просит печатную машинку!

Насыпая Данин кофе щедрой рукой в сотейник, я вспомнил про Штирлица, который знал, что лучше всего запоминается последняя фраза, и потому тут же зашел с козырей:

— Мы со Стельмахом поймали банду браконьеров! И Привалов разрешил сделать про это разворот!