Акулья хватка

Взгляд огромных черных глаз был неотрывно прикован к сигарете. Негра начало пошатывать.

- А морская щука барракуда там все ещё водится?

Ответа не последовало. Худ снова поднес ко рту ладони лодочкой. На этот раз он выдохнул дым прямо в лицо парню. Негр стремительно рванулся к сигарете, но вовремя спохватился.

- Ты чего? - Худ изобразил на лице неожиданное понимание и щедро протянул парню сигарету. Негр сжал её в руке, глянул по сторонам, и прыгнул на трап. Шмыгнув наверх, не доходя трех ступенек до верха, он остановился. Худ не шевелился. Он видел ноги парня. Внезапно негр опустил голову вниз, посмотрел на Худа и, полностью удовлетворившись, снова выпрямился.

Худ работал быстро. Сдернув с крючка ключ, он тщательно прижал его к ладони и, убедившись, что на воске остался аккуратный отпечаток, повесил ключ на место. Икры парня подрагивали, когда он затягивался марихуаной, он поднимался на носки и блаженно извивался всем телом. Через минуту он уже был внизу, пряча погашенный окурок под фуражкой, и молча кивнул Худу, весь состоящий из белков глаз и губ.

- Эй, - махнул рукой Худ, - до встречи!

На палубе он чуть не налетел на Эндрюса, скрытого стопкой белья. Худ остановился. Другой раз такая возможность могла не представиться. Он пересек палубу и, облокотившись на перила, праздно уставился на бескрайние морские просторы, поджидая возвращения Эндрюса. Худ дождался, пока тот прошел вдоль палубы и срылся в каюте Лобэра, затем метнулся вниз, бросил отпечаток ключа в спичечный коробок и сунул его в носок своей второй пары туфель. В коридоре никого не было. Он незаметно прошмыгнул к каюте Эндрюса, заглянул в неё и проскользнул внутрь.

Стояла кромешная тьма. Он включил свет.

9

Худ оказался в царстве вырезок. Первое, что бросилось ему в глаза, бесчисленные фотографии, словно цветистый ковер украшавшие стены каюты. Они пестрели повсюду, цветные и черно-белые, маленькие и большие, в рамках и без рамок, с каждой из них на него смотрела девушка в корсете.

Худ озирался в поисках хотя бы одной фотографии обнаженного тела, или, по крайней мере, торса. Но безуспешно. Ни на одной нельзя было увидеть обнаженный сосок или девичью грудь. А тем более голые ягодицы или бедра. Разве что на стене, к которой примыкала койка Эндрюса, висел забавный плакат. На нем в полный рост красовалась фотомодель, чьи чулочки защелкивались подвязками в форме мужской ладони, а затененный просвет между ногами сладко манил своей недосказанностью.

"- Ну, вообще-то, в этом есть резон, - подумал Худ. - Эти застенчиво сжатые бедра, дразнящие припухлости ягодиц, эти тщательно выбранные позы стыдливой добродетели выглядят куда сексуальнее, чем изображения голых бюстов и мохнатых треугольников, не дающие простора воображению. Если есть время воображать, конечно".

Более того, все эти задраенные в корсет сладкие королевы служили только фоном, призванным оттенять блистательный и залитый лучами слепящих прожекторов мир товаров и услуг, который они рекламировали.

Определенно, Худ не мог считать себя знатоком по этой части. Женские корсеты в его жизни занимали не большее место, чем в жизни большинства мужчин. Но стоя в этой каюте, он мог себе признаться, что девочки вокруг него предлагали такое разнообразие форм и такой широкий спектр сексуальной изобретательности, с которыми ему вряд ли когда-либо суждено столкнуться вновь. Некоторые из них были довольно незатейливы, другие при всем параде, одни сверкали каким-то немыслимыми застежками, другие - ажурами, как сыр "Бри". Над подушкой, где отдыхало ухо Эндрюса, висела маленькая журнальная вырезка из старого номера "Квик", которая легко бы поместилась в дамскую сумочку, сверни её в рулончик. На фоне некоего изделия, именуемого "Сладкой парочкой", плыл витиеватый призыв: "Ваша "Сладкая парочка" - ваша судьба".

"- Да уж, - думал Худ, - так со "Сладкой парочкой" и обретешь покой и славу; правда, куда потом деваться от толпы обожателей, которые начнут обивать порог твоего дома?"

Отключившись от созерцания марева тел, Худ констатировал, что каюта у Эндрюса маленькая и грязноватая. На полу перекатывались три пустые пивные бутылки. Неподалеку валялись скомканные французские газеты. На шкафу стопкой возвышались картонные коробки, пылилась обувь, треснувшая цветочная ваза и прочее барахло. Худ заглянул внутрь. Там висела какая-то одежда, внизу стояли несколько пар старомодных ботинок на шнурках, на полках лежали рубашки, белье, наглаженные белые кителя Эндрюса и два женских корсета. Внутри одного из них чернилами было написано "Зарубин". Зарубин? Худ отложил это в памяти, чтобы подумать на досуге.