Акулина

Когда в кругу своем родном

Мы лишь с улыбкой помянем

Всех тех, кто нам мешал когда-то

Нечистой совестью своей,

Кто нас любил любовью «блата»,

А может быть, еще нежней.

Читатель, я пишу ретиво

И ты, конечно, справедливо

Задашь и мне вопрос о том,

Как сам боролся я со злом.

Иль, приложив упорный труд,

Писал народному контролю,

Иль как писатель не зевал

И письма в прессу посылал…

Что до «Акулииы», то перечитываешь и видишь — не устарела ведь, актуальна сегодня, да еще как, когда мы боремся с показухой, бюрократизмом, политической инертностью во всю силу. Значит, не опоздал сатирик…

Не опоздал.

Опоздали его издатели.

На кладбище в Комарове невдалеке от могилы Ахматовой есть гранитный обелиск: Александр Хазин (1912–1976).

Да:

«Лучше иногда ошибиться, желая принести пользу, чем никогда не ошибаться и никогда не приносить пользы».

Это его слова.

Урок на нынешний день и на будущее.

В последние десять — пятнадцать лет жизни Александр Хазин работал много и разнообразно. Он пишет прозу о войне, сатирический роман, стихи, переводит, пишет для Райкина, для эстрады, для кино. В драматургии он, уроженец Харькова, окончивший там электротехнический институт, обращается к образу Артема (Ф. А. Сергеева), члена и кандидата в члены ЦК партии при Ленине, руководителя Харьковского вооруженного восстания в 1905 и в 1917 годах, в 20-м году — секретаря Московского комитета РКП (б), весельчака и фантазера, погибшего при испытании аэровагона. Драма «Артем (Пепел Клааса)» шла в Москве у вахтанговцев, в Чехословакии, в других городах нашей страны. В Ленинградском театре драмы имени А. С. Пушкина заглавную романтическую роль играл Игорь Горбачев, а роль летописца репетировал великий Симонов. Я и теперь помню его мудрый, взволнованно читавший голос:

Тетрадок школьных линии косые,
Полетами наполненные сны…
Восторженные мальчики России,
Прошедшего столетия сыны!
Пока еще садитесь вы за парты,
Не знает мир доверчивый того,
Что это вы — Рылеевы его,
Плехановы, Толстые, Бонапарты,
Что здесь начало, здесь уже исток,
Надежд очаг и честолюбий рынок,
Злодей и гений, доблесть и порок
Уже ведут свой вечный поединок.
И где-нибудь, лишь загляни в окно,
Уже сидит, одетый неказисто,
Малыш с душою графа Монте-Кристо,
Глядит в букварь грядущий Сирано…
А кто же ты, задумчивый мой мальчик,
Каким пойдешь загадочным путем?
Не Блок ли ты? Не пылкий ли Кибальчич?
Не ты ли назовешь себя — Артем?
Я вижу вас в начале всей дороги,
Отечества любимого сыны:
И маршалы, и юные пророки,
И инвалиды будущей войны…

И все же призванием Хазина была сатира. Он называл ее добрым делом, сетовал, что сатирику чересчур часто приходится, как на весах, точно взвешивать положительное и отрицательное, смеялся, что нельзя же прокурору перед тем, как требовать подсудимому меру наказания, просить для него путевку на курорт. Писатель высмеивал болтунов, эгоистов, жуликов, взяточников, невежд, фарисеев, подлецов, негодяев, бездельников. Да и любил попросту озорно улыбнуться: «Вот с целым ворохом бумажным бежит студент едва дыша, вот по бульвару не спеша идет стекольщик с видом важным, как будто он уже давно в Европу застеклил окно».

Своей речью — ироничной, терпкой, изящной, пересыпанной неожиданными сравнениями и каламбурами, — он умел точно определить порок и заклеймить его носителя: «Душой подлец, одеждой франт, идет по рынку спекулянт». Или: «Весьма упитанная дама ему насущный хлеб дает, но, как всегда, недодает примерно четверть килограмма. И, честь торговую поправ, ее благословляет зав». Или еще: «Нет у меня непосредственных начальников, все посредственные».

Но больше всего доставалось от писателя бюрократу. Бюрократизм он изобличал как социальное и всечеловеческое явление, мечтал о том времени, когда оно исчезнет, трудился по мере сил для его приближения. Уже в «Возвращении Онегина» он писал: