Акулы из стали. Последний поход

Дима любил военно-морскую форму и носил её со вкусом и знанием дела. Это, конечно, даже служило поводом для некоторых подколок. На одном строевом смотре, например, офицеров неожиданно попросили предъявить платки и расчёски. И Дима предъявил, чем вызвал неподдельное удивление даже у проверяющего, а старпом спросил у него шёпотом: «Дима, так может у тебя и яйца на одном уровне висят даже?» А когда начали вводить новую форму одежды и нам её выдавать, то Дима был первым офицером (скорее всего, на всём флоте), который надел пилотку нового образца. После старых, родных и уютных военно-морских пилоток, которые были полукруглые и через три-четыре года ношения срастались с черепом настолько, что в них даже спать можно было ложиться, новые прямоугольные, откровенно похожие на фашистские и прозванные в народе «буйновками» от фамилии певца ртом Буйнова, вызывали дружное и стойкое отвращение, но только не у Димы.

– Это что у тебя на голове? – удивлённо спросил командир Диму утром на построении.

– Это – пилотка, тащ командир! – бодро ответил Дима.

– Точно-точно пилотка? А где ты её взял?

– А их всем выдают на складе, тащ командир!

Командир с интересом оглядел строй, не нашёл ни одной такой пилотки. Потом снял свою с головы, посмотрел, подумал, сказал «ну ладно» и пошёл дальше.

А какие нам пытались выдавать фуражки! Мать моя женщина! Штук пять бакланов легко могли свить себе гнёзда на их поле, а тулья была так высоко и круто задрана, что даже в руках держать их было как-то неудобно. От скромности, конечно. Раньше-то мы фуражки такого размера только на Грачёве видели, а тут нам предлагалось и самим приобщиться к прекрасному натуральным образом. Мы и старые фуражки-то не носили в задуманном их конструкторами виде, а делали из них прекрасные, практичные и чёткие военно-морские «грибы». И тут опять: все знают, какие пружины нужно выбросить, какие укоротить, сколько вытащить ваты и как и где подрезать. Но все бегают к Диме и ноют: «Ну Ди-и-и-имочка, ну пожалуйста, ну сделай мне гриб!» – потому что Дима делал форменную красоту и шик, а все остальные – как бы порнографию, но только без сисек.

И Диму все любили и уважали, без малейшего исключения, потому что Дима был добрым и справедливым.

– Сей Саныч, а почему вы мне «шила» налили меньше, чем Антонычу?

– Чё это меньше? Столько же и налил.

– Да как столько же? У него во-о-он какая бутылка, а у меня вот какая всего!

– Это потому, Дима, тебе кажется, – учил его Антоныч, – что в чужих руках всегда хуй толще!

Диме не очень везло с подчиненными – один из его мичманов был откровенным бездельником с помелом вместо языка, а второй – хроническим алкоголиком, которого Дима жалел, потому что двое детей, но которого всё-таки уволили после того, как он выбросил диван из окна пятого этажа, потому что в нём поселились марсиане. В общем-то, они ему и не мешали, но наотрез отказывались платить за проживание (ну марсиане, что с них взять?), чего и не выдержала в итоге справедливая мичманско-химическая душа. И даже после этого Дима продолжал его жалеть, хотя получил взамен нормального и избавился от части работы.

Дима был единственным человеком на корабле, который никогда не носил ПДА в море. Как ему это удавалось, я не знаю, стандартная его фраза «Я же химик, у меня встроенный» вряд ли помогла бы ему, так как за неношение ПДА жёстко драли всех без исключения и даже командир дивизии, выходя старшим на борту, всегда ходил с этой штуковиной. Но только не Дима. Представляете, какого обаяния был человек? Не представляете скорее всего. Но я вам подскажу – неизмеримого. У него всегда всё работало, всегда всё грузилось и выгружалось без ЧП и отрезанных пальцев, всегда всего хватало и даже было с избытком. Вот просто такой царь, а не начхим, создавалось впечатление.

Царь потому ещё, что у него были ключи от курилки, куда можно было втихаря сбегать покурить в базе, когда на улице сильный мороз или лень после сауны. Так-то, конечно, открытый огонь на подводной лодке категорически запрещён в любом виде, естественно, но если начхим в друзьях, то почему бы и нет? А ещё в курилке хранились кассеты с палладиевой шихтой в количестве нескольких десятков штук и ценой в один подержанный автомобиль каждая. Но ключи Дима оставлял не всем, конечно. Даже мне давал пару раз, от чего, не скрою, я очень гордился, потому что такая степень доверия, знаете ли, не так просто заслуживается.

Дима потом уехал учиться на свои химические классы и ушёл на повышение флагманским химиком дружественной дивизии в Гаджиево. Дима жив и здоров и, надеюсь, так же весел и обаятелен, каким и будет всегда в моей памяти.