Акулы из стали. Туман

– О чём тогда рассуждать? Неси солярку.

Когда строили пирсы, то с гусаком, из которого пресная вода должна идти на лодку, тоже что-то проебали или просто забили военные строители – гусак торчит слишком высоко и ничем не утеплён. А так как страна уже включила режим экономии всего, то напор в него дают совсем слабенький, он медленно перемерзает, потом замерзает вода в шлангах, а потом и в самом гусаке. Брезентовые шланги становятся ледяными брёвнышками, твёрдыми, холодными и безучастными к желаниям подводников помыть руки или попить чаю. Их приходится отгрызать друг от друга, потом осторожно, чтобы не сломать, затаскивать в ограждение рубки и, когда они немного оттают, спускать в прочный корпус, раскладывая по отсекам и спустив концы в трюма. От этого на лодке грязно и очень неуютно, но другого способа нет – даже двадцать первый век же ещё не наступил, а потом-то что-нибудь придумают, обязательно! Гусак под пирсом надо обложить ветошью, замоченной в солярке. Она будет долго чадить, дымить и пугать штаб флотилии, но гусак растопит. Ждать, пока шланги высохнут, будет некогда, и мы опять попрём их на мороз мокрыми и тёплыми, пока подключим к гусаку, они уже сверху замёрзнут, потом их постепенно расправит хилый ручеёк, и они замёрзнут полностью.

Из всего дивизиона нас осталось трое.

Старшина команды трюмных мичман Вова. Молодой, работящий под настроение и ушлый как чёрт. Если бы какие-то учёные занимались составлением сплавов характеров, то они без колебаний взяли бы Вовин за эталон сплава профессионализма с распиздяйством. Вова любил положить болт на всё и делал это с такими изяществом и отвагой, с какими гусары Чичагова рубили наполеоновских солдат у деревни Студёнка. Но Вове до конца контракта оставался год, и его никто не трогал, кроме меня – Вова, чуть что, грозился уйти в акустики, как его предшественник, а старшин команд трюмных в дивизии было три на все экипажи. У меня контракт заканчивался на полгода раньше, чем у него, и поэтому на меня его угрозы не действовали совсем.

Трюмный матрос Коля. Пожалуй, самый золотой матрос срочной службы из всех, встреченных мной за службу. Отец Коли был директором завода в Курске и каким-то депутатом чего-то там. Коля учился на третьем курсе вуза, когда отец как-то попрекнул его, что тот пользуется благами за его счёт, а сам ничего не может. Коля перевёлся на заочное отделение и пошёл в военкомат с просьбой заслать его куда подальше – так и попал к нам. «Жалеешь?» – спросил я как-то Колю. «Нет, я же осознанно выбрал, чего жалеть-то?»

Я. Один из двух командиров дивизиона живучести на все корабли. Так и ходили с Вовой парой с одного корабля на другой, если не успевали вовремя заболеть. Причём на корабль чаще всего попадали только в день его выхода – со своего не отпускали до последнего, людей-то тоже не хватало. А могли и не предупредить заранее, просто звонили с утра на корабль и разрешали сбегать домой за зубной щёткой, потому что через три часа выход в море и ввод ГЭУ уже идёт. Приходим на корабль с Вовой, а там ходят какие-то люди незнакомые – ну мы-то в дивизии всех знаем, в лицо-то уж точно.

– А вы откуда, ребята, такие красивые?

– А мы с бербазы!

– А мы с ракетной базы!

– А что вы тут делаете?

– А нас заставляют в море идти, а то премии лишат!

– А не страшно вам?

– Да нет, сказали, что нам тут всё покажут!

– А давно вы тут?

– С утра! Уже все отсеки прошли посмотрели!

– А легководолазную подготовку прошли? А отработку на УТК? Ну, пожары там всякие, включения в СИЗ?

– Нееет. Сказали, что тут всё покажут!

– Анатолич, – шепчет мне Вова на ухо, – как друга тебя прошу, сломай мне ногу, а? Или руку.

Категорически запрещено брать на выход в море людей даже с другого проекта корабля – в море должен выходить только подготовленный экипаж с определённым, крайне невысоким процентом прикомандированных с аналогичных проектов. А тут кого только нет: и с бомбовоза, и с береговых частей. Родного экипажа процентов двадцать, может, а то и меньше.

– Кто б мне руку сломал, Вова!

– Ну, давай ты – мне, а я – тебе!

– Э! – кричит механик, заметив нас. – Чо так поздно-то, а?!

– Как отпустили, Михалыч! – кричит ему Вова.

– Надо было убежать! И ко мне! Ко мне на корабль! Проинструктируй этих, Вова, что им делать объясни и всё остальное.

Вова уходит с береговыми прапорщиками вниз к каютам и возвращается ровно через две минуты.

– Ты что? – пучит глаза механик. – Уже всё?

– Ну. Показал им их койки и сказал, чтоб сидели тут и никуда не вылазили без моего разрешения. Они спросили: «А есть?» – а я сказал: «Даже срать!» Всё, чем могу, Михалыч, всё, чем могу!

– Михалыч, – спрашиваю я, – а как мы в море-то пойдём? Ты вообще докладывал кому-нибудь, что у тебя людей нет?

– Конечно! А кто мне пригнал этих оленей с бербазы? Уж не наш ли штаб?

– И что? Вот они сейчас подпишут нам разрешение на выход в море, ты думаешь?

– Держи карман шире! Уже подписали! И съебали отсюда бегом, даже в глаза не смотрели!

– Да ну, как это?