Акушер-ХА! Байки

– Ещё раз сегодня позвоните – пеняйте на себя! – сказал я на прощанье. Был уверен, что на прощанье.

Но бабку в тот день заклинило.

Только вернулись на базу после действительно серьёзного вызова, намантулившись, что те ездовые собаки.

Только выкурили по сигаретке. Только сели потупить в пространство… Потому что именно в такие сутки, как тогда выдались, врачи «Скорой» близки к помешательству. В состояние реактивного психоза можно влететь только так. И тут диспетчер:

– Ваша бабуля вызывает.

– Ну всё! – сказал фельдшер. – Я туда не поеду. Пусть увольняют.

Что сказал шофёр, и вовсе не буду говорить.

А у меня в голове созрел план.

– Едем!!! – заорал я. – Только ко мне домой на минутку заскочим.

Благо жил я недалеко. На минутку, конечно, не вышло. Потому что достать баян с антресолей – дело нешуточное. Я когда-то в музыкальной школе занимался. Бросил, правда, после четвёртого класса. Но инструмент ни выкинуть, ни продать рука не поднималась. Не хухры-мыхры, Вельтмайстер. Да ещё и трофейный. Дед с войны привёз. Меня потому и в музыкальную школу мама отправила, что этот баян был. Музыканта из меня не вышло. Дед покойный, тот безо всяких музыкальных школ и нот такое выкаблучивал на слух – закачаешься. Всё что угодно подбирал – хоть «Лунную сонату». А я весь четвёртый класс долбал полонез Огинского «Прощание с Родиной». Училка сказала матери не мучить ребёнка, и та надо мною сжалилась. Я пошёл на бокс, а баян забросили на антресоль. Тогда ещё родительской квартиры. В общем, так я всю жизнь этот Вельтмайстер трофейный за собою и таскаю. В память о старике.

Уже через полчаса мы стояли под старушкиным подъездом. Фельдшер и шофёр вопреки моим опасениям план одобрили и участвовать согласились с удовольствием. Я только боялся, что режиссёрскую задумку испортят. Зря, как оказалось. Такие актёрские таланты на «Скорой» погибают!

В общем, звоним. Старуха открывает. Что-то там нам начинает нести. Мы все трое молча проходим в комнату. Я с баяном. Фельдшер с шапкой-ушанкой. Шофёр – с деревянными ложками. Старушенция мечется вокруг.

Я сажусь на табурет и начинаю играть этот клятый полонез. Фельдшер швыряет на пол шапку и начинает отплясывать вприсядку. Шофёр стучит на ложках. Доигрываю первые такты и понимаю, что дальше ничего не помню. Но мужественно продолжаю: «Там-тарарам-там-там-тарарам… Та-та-та-тА! Та-дидада… Парам-парам-парам-пара-ра-ра… Та-ди-да-да-да-ба-да-бадабада-бадам-тА!..» Фельдшер вытанцовывает сукина сына камаринского мужика, шофёр стучит на деревянных ложках. Сказать, что старуха недоумевает – ничего не сказать! Минут пятнадцать я играл эти грёбаные первые такты полонеза на баяне, фельдшер плясал, а шофёр стучал. Ни одной улыбки. Суровые лица спасателей, спешащих на помощь! Старуха села в кресло, открыла рот, да так и сидела молча.

По моему сигналу мы прекратили спектакль и удалились. Ни одного смешка, ни единого слова.

В машину сели – нахохотались всласть. Но мы и близко предположить не могли, чем наше выступление закончится!

Не успели вернуться, как бабка уже позвонила на подстанцию. И пожаловалась диспетчеру, что к ней заявилась лучшая, как она прежде считала, бригада. И вела себя необъяснимо. Доктор играл на баяне полонез Огинского. Ужасно коряво и только первые пару тактов. Фельдшер выплясывал на собственной шапке, а какой-то хмурый дядька, надо полагать, шофёр, – стучал на деревянных ложках. Старуха требовала принять меры. То есть применить к нам карательные санкции.

– Вам не почудилось? – аккуратно поинтересовалась наша диспетчер.

– Я что, по-вашему, с ума сошла?! – возмутилась бабуля.

Девушка, честно говоря, именно об этом и подумала в первую очередь. Но решила не делать преждевременных выводов.

– И как они объяснили такое своё… странное поведение? – уточнила она у жалобщицы.

– Никак. Они молчали. Не сказали ни слова. Ни одного. Пришли, сыграли на баяне, поплясали, постучали в ложки и ушли. Всё! Молча! – бушевала в телефоне бабка.

Диспетчер связалась с психиатрической подстанцией.

Бригаду прибывшей специализированной кареты наша старуха уверяла в том, что играющий на баяне полонез Огинского доктор, пляшущий фельдшер и стучащий на ложках дядька были на самом деле. И те, внимательно выслушав, госпитализировали бабулю в гериатрическое отделение психбольницы с диагнозом: «Острый синильный психоз». Потому что галлюцинации, как вы все, надеюсь, помните из цикла психиатрии, являются главным симптомом любого психоза. Ну а возраст пациентки не вызывал сомнения в том, что психоз именно синильный.

– Я психиатричке не сказала, что она вас вызывала, – доверительно понизив голос, сообщила нам диспетчер. – А теперь признавайтесь!

– В чём? – мы хором удивлённо вскинулись.

– В баяне!

– Признаёмся – это чистый боян! Мы к ней просто не поехали. В кулинарии сидели, кофе пили, пирожки ели…

Короче, ушли в глухую несознанку.