Аквалон

– Говори, – сказал Тулага, но толстяк продолжал молчать, и он повторил, делая шаг вперед, кладя ладонь на рукоять стеклянного ножа, что висел в ножнах на шее: – Говори! Где на Салионе они жили? Как называлась гостиница? Как зовут мою сестру?

Стоящий возле монаршей постели Камека шевельнулся, чуть присел. Костяшки пальцев, сжимающих рукоять пуу, побелели.

– Назад! – велел Уги-Уги все еще насмешливо, и Тулага отступил.

– Или ошибаемся мы? – продолжал монарх. – Столько долгих лет минуло с того вечера, Большая Рыба могла позабыть… Кажется, Тап говорил, что эта белая женщина была очень необычной… Однажды ночью рассказала любовнику, будто прибыла сюда из иного мира. Конечно, не поверил он. Ты спрашиваешь: где на Салионе она жила, какая гостиница, имя сестры… Большой Рыбе надо припомнить тот разговор. И память нашу освежит лишь звон пиратских сокровищ!

Эпилог

Семеро бритых наголо невысоких узкоглазых тхайцев являлись лучами боевой звезды или, как называли подобное оружие на Тхае, – крелинга. В отличие от настоящих крелингов, любимого оружия воинов-наемников с северного континента, эта звезда состояла не из заточенного металла, а из человеческой плоти.

С младенчества они обитали в Доме Жидкого Скальпеля. Название, по мнению хозяев Дома (являвшегося, по сути, коммерческим предприятием), имело двойной смысл: скальпель в умелых руках быстр и безжалостен, а жидкость способна проникать в крошечные щели и просачиваться в узкие отверстия… Считалось, что питомцы Дома сполна обладают соответствующими качествами: они стремительны, беспощадны, смертоносны и способны добраться до своей жертвы, где бы та ни находилась.

Все воспитание в Скальпеле было направлено на то, чтобы превратить каждую семерку живущих в одной комнате мальчишек, затем подростков, а после – молодых мужчин если не в единый организм, то в единое сознание и почти единое, пусть и разобщенное в пространстве тело. Когда они не дрались, то становились молчаливыми вялыми людьми, не склонными к веселью, малоподвижными, умеренными в еде и равнодушными к окружающему миру. Когда дрались – они превращались в машины.

Дом Жидкого Скальпеля, основной противник нынешнего правителя Тхая, продавал услуги своих воспитанников. И в нем не знали, что звезду Хури Ага – так звали старшего в семерке – через подставных лиц нанял именно правитель: Скальпель ни за что не стал бы помогать ему.

Тхайцы были не слишком довольны тем, что к ним присоединились пятеро бледных убийц с Большого Эрзаца, непривычных к дневному свету обитателей Мусорных Садов, то есть нижних кварталов плавучего города. Долговязые, громкоголосые грубые эрзы, как называли жителей Эрзаца, раздражали членов боевой звезды. Шрамы украшали никогда не знавшие загара длинные жилистые тела с ног до головы. Убийцы получали ранения в драках или во время работы либо делали собственноручно: каждый ровный разрез на руке означал очередную жертву. Меньше пятнадцати шрамов не было ни у кого из них, а у главы, которого звали Оли Вырежглаз, насчитывалось двадцать три. Хотя правитель Тхая и был против, на участии в этом деле своих людей настоял Марич де Алие.

Сначала убийцы добрались от Большого Эрзаца до Тхая, затем, вместе с боевой звездой и некоторым оборудованием, на быстроходной скайве через Преторианские Таиты приплыли к Салиону, самому крупному среди островов Претории.

Здесь они отпустили скайву и дождались, когда прибудет неприметный кенки – принадлежащий чернокожим рыбакам с Имаджины шлюп, нанятый также через подставных лиц. Путь от Преторианских Таит до Суладара занял много дней. Тхайцы переносили качку легко, а убийцы мучались тошнотой и головокружением. Кенки не привез их к Да Морана, но высадил на маленьком островке, возле окруженной пальмами крошечной лагуны. Оставив в распоряжении пассажиров две лодки, рыбаки уплыли.

Убийцы высадились здесь из соображений секретности, чтобы после скрытно перебраться на столичный остров, где плантатор-тхаец должен был помочь им.

На Да Морана у них было одно очень важное дело.

* * *

К полудню Гана, Камека и четверо моряков уже плыли на вельботе. Они захватили пистолеты на случай нападения; Тулага узнал от матросов, что серапцы иногда пытались атаковать проплывающие по реке лодки, и трижды это были женщины дикарского вида, – но Камека не позволил взять огнестрельное оружие ему самому. Онолонки не знал, что собой представляет штука, лежащая в кошеле на поясе, ну а стеклянный нож Гана ему просто не отдал.

Он сел на носу вельбота, Камека же устроился на корме с пистолетами в руках. Гана не ведал, какие указания дал своему слуге Уги-Уги, но иногда ощущал взгляд туземца, сверлящий спину. Тогда, на площади, он оскорбил Камеку и теперь был уверен, что при случае тот постарается отомстить. Впрочем, понимал и то, что произойдет это не раньше, чем они достанут драгоценности, за которыми плывут. Поэтому сейчас можно было отдохнуть – и Гана сидел, иногда поглядывая на берега, а иногда бездумно уставившись в облака перед собой.