Аквалон

Это здание располагалось наискось к башне. Гана выбрался в окно, встал на узком карнизе, тянувшемся по длине всей стены, и попытался пройти по нему, но не смог сделать этого из-за котомки. Пришлось снять ее и кое-как привязать к поясу, чтобы свисала на правое бедро. Прижавшись спиной к стене, он засеменил боком вперед. На верхнем этаже охраняемого дома одно из окон было распахнуто – а все остальные заперты, да еще и прикрыты тяжелыми шторами, – из него лился тусклый свет. Тулага прошел так, чтобы освещенное окно оказалось перед ним, хотя оно оставалось выше на несколько локтей. Охрану теперь скрыл угол здания. Тулага стащил с плеча веревку, размотал и начал покачивать строенным крюком. Стоя у стены, Гана не мог нормально раскрутить его, как делают перед сильным броском, и потому раскачивал, пока крюк не стал вращаться параллельно стене – с каждым оборотом он проносился перед лицом. Тулага крутанул кистью, крюк с тихим шипением завращался быстрее. Подавшись вбок, он вонзил лезвие ножа в щель между блоками и резко повернулся, выбрасывая вперед руку. Веревка устремилась наискось вверх, извиваясь. Мгновение – и она натянулась, будто стала очень длинным шестом, за самый кончик которого держался человек, – а потом крюк на конце этого шеста с тихим звяканьем зацепился за желоб из обожженной глины. Тот под легким уклоном тянулся вдоль крыши и заканчивался вертикальной трубой возле угла дома.

Все замерло; держась одной рукой за рукоять ножа, а второй за конец веревки, Гана застыл, прислушиваясь. Из распахнутого окна и от дверей за углом лился свет, охранники не издавали ни звука. Он осторожно высвободил нож, сунул за пояс, оттолкнулся и полетел по широкой дуге, быстро перебирая руками, подтягивая тело вверх вдоль веревки, и ударился ступнями расставленных ног о стену чуть ниже освещенного окна.

Тулага почти присел на корточки, находясь при этом спиной к земле. Медленно выпрямил ноги. По-прежнему ничто не нарушало тишины – его полет не потревожил никого. Он подался влево, вновь присел и зацепил веревку, свисающую с желоба на крыше, за угол ставни. Заглянул в окно: помещение с ярко-желтым паркетом на полу, везде стулья, кресла, пуфики, и все это завалено разноцветными платьями и пеньюарами, бантами, пышными перьями, длинными атласными лентами… Напротив окна была одна дверь – закрытая, а в стене слева – вторая, распахнутая. Из соседней комнаты лился свет ламп. Тулага прислушался: ни звука. Он сел на подоконник и бесшумно опустил ноги на желтый паркет.

В помещении стоял густой сладкий запах благовоний и духов. Всевозможные пояса, жакеты и юбки кучами громоздились на диванах и пуфах, валялись на ковре. Несколько платьев висело на деревянных подставках в виде безголовой и безрукой верхней половины женского тела. Тулага встал на середине комнаты, оглядываясь в поисках украшений. Вся одежда и белье были очень дорогими, а раз так, то здесь должны быть и какие-то драгоценности. Он приблизился к шкафу у стены, осторожно, чтобы не скрипнули петли, приоткрыл и внутри увидел множество полок, где были навалены туфли, сапожки, ботинки с бантами. В соседнем шкафу оказался набор шляпных коробок, а в ящиках стола – шпильки, булавки, иглы и мотки ниток. Возле стола было высокое, в человеческий рост, зеркало с тяжелой серебряной рамой, дальше – раскрытая дверь в соседнюю комнату.

На стене возле двери висели перекрещенные золотые топоры, размерами и очертаниями – нечто среднее между пуу и обычным орудием дровосека. Тулага подошел ближе, приглядываясь, вытащил один из узкой кожаной петли. Топор оказался очень легким; Гана пощелкал пальцем по обуху, провел по лезвию… Оружие целиком было деревянным, а сверху выкрашено золотой краской.

За все время, пока он находился здесь, из соседней комнаты не донеслось ни звука, льющийся оттуда свет ни разу не пересекла ничья тень, поэтому Тулага смело шагнул вперед – и чуть не ткнулся грудью в лоб седовласой старухи, которая вышла навстречу. Видимо, пока вор передвигался по комнате, хозяйка наблюдала за ним, а вот теперь решила вмешаться. Она занесла руку с ножиком для резки бумаги.

Гана не успел перехватить ее кисть или отшатнуться – кончик ножа слабо кольнул в плечо. Глаза старухи горели тусклым огнем, голова дрожала, покрытое морщинами серое лицо казалось безумным.

– Вернулся? Убийца! – прохрипела она, пытаясь нанести второй удар, и Гана машинально выставил перед собой руку, чтобы оттолкнуть ее. Обух топора, который он все еще сжимал, несильно стукнул в лоб женщины. Вскрикнув, та подалась назад. Она вытянула руки, будто утопающий, на мгновение показавшийся из воды, попятилась, заваливаясь спиной, медленно запрокидывая голову, – и врезалась в стоящее сзади на подставке зеркало, такое же большое, как в первой комнате.

Отшвырнув топор, Тулага бросился вперед, чтобы поддержать – сам не зная, старуху или зеркало или их обоих, – но было поздно. Оно накренилось и рухнуло на пол, а женщина повалилась сверху.