Акварель

Неподалеку от нас сидели уже запомнившиеся туристы с севера: финская семейная пара и, невесть каким образом очутившийся с ними в одной упряжке, бородатый швед. Он неделю ходил по городу в спортивном костюме, словно ища заснеженные склоны и потерянные лыжи. Хотелось послать его в Альпы и уговорить местных гангстеров, коих здесь почти не водилось, засунуть ему одну лыжу в зад для максимального ускорения – так невыносимо он смотрелся в тонах бархатного сезона.

Финны вели себя достойно и почти не шумели, прикидываясь глухонемыми, чинно проводя отпуск. Глава семьи, высоченный великан, с седой, но пышной, как шапка Мономаха, шевелюрой, несколько раз приглашал нас на совместный ужин, но мы тактично отказывались, ссылаясь на насыщенность культурной программы. Он не обижался, понимая наши заботы, показав великую нордическую самодостаточность. Финн воспитывал славную дочку лет семи от роду, но и она вела себя непривычно скромно: не бегала по коридорам, не распевала наизусть заученный хит последнего триумфатора «Евровидения», звучащий из каждого приемника. Дочка послушно шаталась с мамой, взяв ее за руку, и ковыряла в носу. Божественное дитя – идеал воспитания и благонамеренности. «Отлично! – слышала я от них на всех языках мира. – Перфекто, Белиссимо!». Скажу сразу – по ночам мы не шумели и позиционировали себя достойно как цивилизованные граждане, за исключением нескольких персонажей.

Не прошло и двадцати минут одиночества, как нахлынул Серж.

–Как тебе обед?

– Так себе.

– Вот в Нормандии потрясающая кухня, – причитала Люси. – Рекомендую.

– Яна только что вернулась из Италии, – сдал меня Серж бессовестно и нагло.

– Да? – удивилась Люси. – А где ты останавливалась?

– Убей – не помню, – хмуро ответила я. – Изумительный вид и дыхание моря, свежесть и бриз, в общем – было очень хорошо.

– Где это место? Поделись?! Я бы тоже туда рванула. До нового года мне делать нечего. В отличие от этих неисправимых лентяев, я учусь на заочном. То есть, почти и не учусь, но числюсь, и меня еще ни разу не отчисляли. Как скоротать время – самая важная проблема.

– Зачем устраиваться за рубежом, чтоб учиться заочно?! По-моему, это не разумно.

– Ага, и мама мне тоже твердит, но я сама перевелась, чтобы посмотреть мир. До восемнадцати меня не выпускали дальше дачной ограды, а если я и выезжала куда-то, то в сопровождении предков или охраны. Возраст долгожданного совершеннолетия – чудесно! Теперь я могу позволить себе абсолютно все. Передо мной открыты любые двери, и я лечу, куда захочу! Где это волшебное место?

– Это частное владение.

– Понятно.

– Их десятки. Поспрашивай у знакомых. Там все скуплено русскими.

– Я тебе дам парочку адресов, – вмешался Серж. – Там ты можешь погостить, сколько будет угодно.

– Благодарю! – сияла Люси. – Надо составить план. Пока забиты недели до середины ноября, а там уже придет зима. О, нет! Мы должны собираться!

– Вы разве покидаете нас? – наигранно грустно спросила я.

– Ага! Завтра, к сожалению, я уезжаю, и Марк тоже. Как быть с Колей?

– Он поправится, – предрекала я, свыкаясь терпеть этого проходимца.

Трапеза завершилась набитыми животами. Финны ушли первыми, забрав с собой шведа, обреченного от осознания своей никчемности в этой осенней мгле. Снега нет, а лыжи потеряны. Лучше свалить в Куршавель, пока нет русских сезонов, но и там сейчас скука смертная, так что остается терпеть и ждать, чем швед и занимался, опустошая бар.

После обеда Марк отправился с Люси по магазинам, избавив меня от ее нудного общества и предложив порезаться в картишки по возвращении. В карты я не играю, ни в покер, ни в дурака, и обсуждать с ними собираюсь только детали отъезда.

День прошел без событий. До вечера я пролежала в номере, покорившись тоске. Не было сил принять ванну и отдаться жгучему водопаду душа, смотреть в окно на бесконечный перекат моря и терпеть приставания Сержа. Я гадала, как бы незаметно слинять. Обилие чудаков из нашей тусовки напрягало. Если так легко подкатили приятели Сержа, то ненароком появятся и мои враги, запуская следующую игру с непредсказуемым и захватывающим сюжетом.

Я дремала, когда раздался звонок. Серж позволил себе спросить, как я себя чувствую, а когда услышал, что я спала, долго извинялся, добавив, что сам хандрит, пьет горькие пилюли и надеется на нашу встречу, назвав меня лучшим лекарством. Ему не хватает меня как воздуха.

– У меня ломка, – признался он, давя на жалость. – Ломит душу, ломит сердце. Достаточно взглянуть на тебя, и отпускает. Сознание накрывает неописуемая волна счастья.

Меня забавляла его странная речь, и меланхолия ослабляла сдавливающие тиски. Уверена, Сомов никогда не сидел на игле, а баловался по молодости марихуаной или прожигал ноздри коксом. Он и сейчас позволяет себе пошалить, а когда-то мы шалили вместе. Сейчас он «сидел» на своих лекарствах, от которых ему никогда не избавиться.