Аквариум

Еще раз оглядываю все, что окружает меня. С момента моего первого появления тут ничего не изменилось. Даже консервная банка на прежнем месте. Долго вслушиваюсь в шум ветра в вершинах гор. Никого. Сбрасываю с плеч осточертевший за долгую дорогу рюкзак. Предлагал я командиру закопать гранатомет в землю, но он приказал только завалить его камнями, выбирая, какие потяжелее. А еще я предлагал поймать бездомного кота, доставить сюда и тут принести в жертву интересам мирового пролетариата. Его останки отпугнут от этого места и охотников, и туристов, и влюбленные парочки, ищущие укромные уголки. Это предложение тоже не утвердили. Первый заместитель командира приказал воспользоваться жидкостью ЗРГ, вариант 4. Флакончик у меня небольшой, но запах останется надолго. ЗРГ, вариант 4 — это запах горелой резины, он сохранится тут на несколько недель, отгоняя непрошеных гостей и гарантируя одиночество получателям моей посылки. Что ж, успеха вам, бесстрашные борцы за свободу и социальную справедливость.

Вслушиваюсь в шум ветра и, как осторожный зверь, скольжу между скал.

4

Западную Европу я уже знаю неплохо. Как хороший охотничий пес знает соседнюю рощу. Я мог бы работать экскурсоводом в Амстердаме или в Гамбурге: посмотрите направо, посмотрите налево. Вену тоже знаю хорошо, но не так, как, например, Цюрих. Это и понятно: не занимайся любовью там, где живешь. Мои коллеги из Рима, Бонна, Парижа, Женевы знают Вену лучше меня. Они работают тут, выезжая на гастроли. А я гастролирую там. Система для всех одна. У всех у нас единая тактика: не надо ссориться с местными властями, если можно операцию провести где-то далеко.

Сегодня я работаю в Базеле. Не сам работаю. Обеспечиваю. Базель — стык Германии, Франции и Швейцарии. Базель — удобное место. Уникальное. Базель — перекресток. Был в Базеле и исчез. Тут легко исчезнуть. Очень легко.

Я сижу в небольшом ресторанчике прямо напротив вокзала. Вообще-то трудно сказать, ресторан это или пивная. Зал надвое разделен. В одной части — ресторан. Совсем небольшой. Там на столах красные скатерки. В другой части — пивная. Дубовые столы без всяких скатертей. Тут я и сижу. Один. На темном дереве стола вырезан орнамент и дата: 1932. Значит, стол этот тут еще и до Гитлера стоял.

Хорошо быть швейцарцем. Граница Германии вон там проходит. Прямо по улице. А войны здесь никогда не было.

Симпатичная невысокая тетенька кружку пива передо мной ставит на аккуратный картонный кружочек. Откуда ей, грудастой, знать, что я уже на боевой тропе. Что секунды стучат в моей голове, что сижу я тут неспроста, сижу так, чтобы большие часы на здании вокзала видеть. Откуда ей знать, что по этим часам еще кто-то ориентируется, кого я не знаю и не узнаю никогда. Откуда ей знать, что кончики пальцев моих уже намазаны кремом ММП и потому не оставляют отпечатков. Откуда ей знать, что в моем кармане лежит обыкновенная фарфоровая ручка, которые в туалетах на цепочке висят. Дернул — и вода зашумела. Эта ручка сделана в Институте маскировки ГРУ. Внутри — контейнер. Может быть, с описанием тайника или с деньгами, с золотом, черт знает с чем. Не знаю я, что внутри контейнера. Но ровно через семь минут я выйду в туалет и в предпоследней кабинке сниму с цепочки ручку, положу ее в карман, а на ее место повешу ту, что у меня в кармане. Кто-то другой, тот, кто тоже сейчас смотрит на часы вокзала, войдет в эту кабину после меня, снимет ручку с контейнером, а на ее место прицепит обыкновенную. Она сейчас в его кармане хранится. Наверное, он тоже сейчас сжимает ее пальцами, намазанными кремом ММП. Все три ручки — близнецы. Не различишь. Не зря Институт маскировки работает.

Стрелка больших часов чуть дрогнула. Еще шесть минут. Рядом с вокзалом большое строительство. То ли вокзал расширяют, то ли гостиницу возводят. Сооружение вырисовывается из-под лесов изящное, вроде башни. Стены коричневого металла, и окна тоже темные, почти коричневые. Высоко в небе рабочие в оранжевых касках — мартышки стальных джунглей. А на карнизах голуби. Вот один голубь медленно и сосредоточенно убивает своего товарища. Клювом в затылок бац, бац. Подождет немного. И снова клювом в затылок. Отвратительная птица голубь. Ни ястребы, ни волки, ни крокодилы не убивают ради забавы. Голуби убивают только ради этого. Убивают своих собратьев просто потехи ради. Убивают медленно, растягивая удовольствие.

Эх, был бы у меня сейчас в руках автомат Калашникова! Бросил бы я сектор предохранителя вниз на автоматический огонь, затвор рывком назад передернул и жутким грохотом залил бы привокзальную площадь полусонного Базеля. Шарахнул бы длинной переливистой автоматной очередью по голубю-убийце. Свинцом бы его разорвал, разметал. Превратил бы в кучу окровавленных перьев.