Аквариум-2

В июне 1962 года мне было приказано передать «Викинга» на связь одному из сотрудников нашей резидентуры, работавшим под прикрытием первого секретаря посольства. Центр, конечно, исходил из благих побуждений. Раз агент перешел работать в МИД, ему будет, несомненно, проще встречаться на представительских мероприятиях, но уже не с военными, а с дипломатом. Но почему-то наши кураторы не учли то обстоятельство, что на все приемы в иностранных посольствах и рауты, устраиваемые шведским дипломатическим ведомством, «приглашаются обычно послы, советники и военные атташе. Сотрудники меньшего ранга там почти не бывают. Так что практически связь с Веннерстрёмом по этой линии, можно сказать, прервалась.

Но самая большая ошибка, которая привела к быстрому провалу «Викинга», заключалась в том, что о нем узнал предатель Пеньковский, ставший англо-американским шпионом. Будучи ответственным сотрудником ГРУ, он, правда, не имел прямого отношения к скандинавскому направлению. Но длительное время пользовался документами, которые добывал «Викинг». И хотя они были обезличены, этот иуда в конце концов понял, что в Швеции мы располагаем ценным агентом, и сообщил об этом своим хозяевам в Лондоне и Вашингтоне.

Оттуда наводку передали шведским спецслужбам. Остальное было делом сыскной техники.

22 июля 1963 года я пригласил для прогулки по морю на катере военных атташе Австрии, Нидерландов и Финляндии с женами. Поскольку моя супруга с дочерью в это время находились в Советском Союзе, мне пришлось выполнять обязанности и хозяина и хозяйки. Мы только начали сборы, как раздался телефонный звонок и наш временный поверенный в делах советник Г.Н.Фарафонов попросил меня срочно прибыть в посольство. Отправив гостей на прогулку со своим помощником полковником Н.И.Неборачко, я быстро отправился по вызову. Там, помимо Фарафонова, уже находился и консул Можаев. Поверенный в делах зачитал ноту МИД Швеции, где указывалось, что 19 июля полковник в отставке Стиг Веннерстрём арестован полицией по обвинению в шпионаже, и поскольку в этом деле оказались замешанными советский военный атташе и первый секретарь посольства, шведские власти требуют их немедленного выезда из страны. У меня невольно вырвалось:'

— Я так и знал, что это произойдет.

Началось мучительное составление плана выезда из страны. Я предлагал отправиться на следующий день обычным рейсовым паромом, но мои мудрые коллеги воспротивились этому, опасаясь возможных провокаций. Срочно связались с министром морского флота СССР Бакаевым. Он распорядился прервать погрузку в Швеции советского сухогруза «Репнино» и на нем вывезти нас.

В первый и последний раз в жизни нам пришлось путешествовать через Балтику в персональном, почти порожнем сухогрузе водоизмещением 5 тысяч тонн с экипажем в четыре десятка человек. Нет необходимости распространяться о том, что настроение у меня было не из радужных. Было жаль загубленное дело, еще больше умного и преданного нам человека.

Беспокоила и личная судьба. Ведь меня будут обвинять в самом тяжком для разведчика проступке — допущении провала. В том, что в Центре всю вину и ответственность за случившееся попытаются взвалить на меня и моего коллегу, поддерживавшего в последнее время связь с «Викингом», сомнений не вызывало. В таких случаях всегда стремятся найти «стрелочника» либо «крайнего».

Обиднее всего было то, что промахи и ошибки в работе с Веннерстрёмом были для меня очевидны. Я делал все, чтобы их избежать, и виновным в их возникновении себя не считал. Да и новый сотрудник на протяжении последнего года работы с агентом вряд ли мог стать главным виновником катастрофы. Он был лишь исполнителем указаний Центра. Правда, сразу по прибытии в страну он мог деконспирироваться, как разведчик, и в дальнейшем облегчить шведским контрразведывательным органам выход на Стига. Занимая невысокую должность, он сразу же приобрел в личное пользование дорогую автомашину «Мерседес-220», в то время как в посольстве даже советники ездили на дежурной машине. Снял и солидно обставил хорошую квартиру, какой не было у его коллег. Относительно молодой человек, он бравировал знанием нескольких иностранных языков, проявлял неприсущую обычным дипломатам его ранга активность в контактах с людьми. Все это, несомненно, зафиксировала шведская контрразведка.

Моя вина состояла в том, что я недостаточно резко протестовал против передачи агента на связь новому человеку, не располагавшему необходимыми данными для такой работы, смирился с запретом подготовки для Веннерстрёма условий безличной связи, не настоял на его «консервации» и посылке в Испанию, слишком пунктуально выполнял некоторые непродуманные указания Центра, в частности, по его активизации на новой службе.

Информации о планах дальнейшего использования «Викинга» не поступало. Поэтому распоряжения руководства, хотя они иногда и шли вразрез с моими убеждениями и местной обстановкой, приходилось выполнять с известными коррективами, в принципе не отменяющими этих распоряжений, а лишь смягчающими их и не делающими их абсолютно абсурдными.