Аквариум - 3

Может быть, действительно за этим «никогда» скрывался своеобразный вызов: просто осточертело человеку писать многократно одно и то же, вот и написал по-другому? «А если это не случайно, — стучало настырно в голове у Алексеева, — тогда что? Боязнь, что обнаружат, когда-то действительно привлекался и скрыл этот факт? Нет, такое быть не может, это ерунда, чушь. Дронов весь как на ладони, с семнадцати лет в армии. Нет, нет, это противоречит здравому смыслу, физически он не мог быть привлечен, разве только мальчишкой?» Как ни пытался Василий оправдать Дронова, в голове контрразведчика вертелась мысль, которую он тщетно пытался отогнать прочь, но она настойчиво возвращалась и не давала покоя. Ему вспомнился случай, когда он работал в ГДР. Тоже вроде вначале казалось — пустячок, а ведь привел к серьезному делу. В разговоре агент, характеризуя одного своего знакомого собутыльника, заметил, шутя, что парень хороший, только пьет, дескать, как-то не по-нашему, не по-немецки. Василий полюбопытствовал, что это значит? «Слишком, — пояснил агент, — много, а выпив, начинает каяться в чем-то, плакать». Алексеев не прошел мимо этого, казалось бы, пустякового замечания, стал копать глубже. Попросил агента обратить внимание следующий раз на это, не скупиться на угощение, попытаться разговорить своего знакомого. В конце концов знакомый выболтал, что он не немец, а украинец, бывший полицай, проживал по фальшивым документам, скрывался от советских властей. Таким образом удалось разоблачить и обезвредить военного преступника и передать его в руки правосудия.

И сейчас Алексееву не давала покоя мысль, что Дронов не просто так написал в анкете по-другому.

Разведчик и контрразведчик… У них так много общего в многотрудной работе. Но есть и существенные различия в подходах к объектам своего изучения. Первый надеется найти в человеке своего потенциального помощника, и, если эта надежда оправдывается, агент превращается для него в родного брата. Второй в этом отношении совершенный антипод первому, он консерватор, ни во что не верит, все подвергает сомнению и тщательной проверке.

«А что, если Дронов, — размышлял Василий, — проявляет сверхосторожность и это «никогда» вырвалось как мера защиты совершенно автоматически, как защитная реакция, как безусловный рефлекс, как дополнительная страховка? По этой логике Дронов должен был на кого-то работать, то есть, другими словами, быть чьим-то агентом, «кротом». Ну уж ты хватил лишнего, — остудил мысленно себя Василий. — Ничего из этого пока не следует, просто тебе хотелось бы, чтобы так было. Нельзя без надежных фактов выдавать желаемое за действительное». Алексеев пытался думать за Дронова, ставил себя на его место. Но все время возвращался к тому, что разведчик из ГРУ этим «никогда» хотел кого-то убедить в своей лояльности, невиновности, как будто чувствовал, что некто может сомневаться в нем, в его честности и порядочности.

В конце концов Алексеев решил, что, может быть, не стоит тратить время на эти пустяки, потому что проверить все появившиеся у него версии было просто невозможно.

Как-то докладывая начальнику отдела полковнику Котову Борису Ивановичу о своих делах, Алексеев рассказал ему о странном ответе полковника Дронова на вопрос анкеты и в связи с этим свои версии. Котов уже много лет руководил отделом военной контрразведки, прошел хорошую школу от простого опера до начальника отдела. Он ненадолго задумался, а потом, хлопнув себя по лбу ладонью, спросил:

— Как, ты говоришь, фамилия этого чудака?

— Дронов, — ответил Алексеев.

— Постой, постой, — снова начал Котов, — кажется, эта фамилия уже встречалась мне лет пять тому назад, по какому поводу — не могу припомнить.

Полковник порывисто встал, подошел к сейфу, извлек из него объемистое дело.

— Дронов, говоришь, ну-ка, ну-ка, посмотрим по регистрационному листу, — сказал начальник отдела и начал быстро вести пальцем сверху вниз. Где-то в середине листа палец остановился. — Есть такой, страница 425. Посмотрим, что там, — проговорил оживленно полковник, раскрывая дело. Он пробежал глазами документ, захлопнул дело и сказал:

— Знаешь, это дело лежит у меня без движения четыре года. Твой предшественник Лунев пытался им заняться, но ничего у него не вышло. Я уже хотел дело закрыть и сдать в архив. На, забирай, посмотри, в нем проходит твой Дронов, может быть, ты по-новому посмотришь на все это, другими глазами, и найдешь какое-нибудь продолжение. Когда разберешься, приходи, потолкуем, обсудим все обстоятельно. Не хочу высказывать свою позицию. Это может только увести в сторону от решения проблемы. Давай, потрудись, желаю успеха, — напутствовал Василия начальник.

Алексеев переписал дело на себя и, сгорая от любопытства, поскорее раскрыл его.