Барри. Нет. Он вообще мало говорил. Ему приходилось слишком много общаться на работе. У него просто не было желания. Правда, когда он лежал в больнице, болтал без умолку, как невыключенное радио. Но рассказывал только о войне и о детстве. И ни разу не заговорил о том времени, когда я уже родился. Он очень любил сестру. И это все время всплывало. Кроме сестры, были только воспоминания о том, как он «однажды в тумане налетел прямо на русских». «Шум идущего в твою сторону танка — самое худшее, что я слышал в жизни», — часто говорил он, или еще: «В те времена даже форма не портила девушек». Все в таком духе. Так, во всяком случае, было перед самым концом, когда я уже ходил к нему каждый день. Врачиха сказала, что, когда я прихожу, ему становится лучше.
Джун. А ты тосковал по сестре?
Барри. Не стоит об этом.
Пока мы вели диалог, я потерял всякое представление о времени и совершенно забыл, что не говорю, а стучу пальцами по клавишам, и не слушаю, а читаю. Забыл о голоде и жажде и вспомнил, только когда заметил, что сжимаю колени — так сильно хочется в туалет. Забавно, сначала взгляды — исключительно пища для глаз: я часами за ней наблюдал, а теперь вот все обращается в слова. Я, по привычке поднимая глаза и скользя взглядом по ее окнам, возвращался к экрану и писал или ждал ответа.
Порой мы прерывались, не отсоединяясь от сети, и когда один из нас хотел продолжить беседу, он просто задавал другому вопрос или отправлял знак вопроса.
Джун. А женщины тебя любят?
Барри. Спроси у них.
Джун. Уклоняешься от ответа.
Барри. Это не запрещено.
Джун. Блондинка заснула на лугу. К ней приблизилась корова. Прямо над лицом блондинки — вымя. «Хорошо, мальчики, — говорит она, проснувшись, — только один из вас отвезет меня домой».
Барри. А я думал, ты знаешь только один анекдот.
Джун. Специально покопалась в Интернете. Там целый сайт с анекдотами про блондинок. Но этот, по-моему, лучший.
Барри. Пожалуй.
Джун. Дай знак, что тебе смешно.
Барри. Ты довольно много говоришь о сексе.
Джун. Просто рассказала анекдот.
Барри. Почему опять про блондинку?
Джун. Я сама блондинка.
Барри. Чушь. Блондинками называют хорошеньких дурочек. Ты — не такая.
Джун. А я думала, имеется в виду цвет волос.
Барри. Вот теперь мне смешно.
Джун. Ну и отлично.
Врачихой, лечившей моего отца, была Сибилла. Он изо всех сил пытался очаровать ее и просто сиял, когда та входила. Впрочем, он ей тоже нравился — настолько, что это чувство распространилось и на меня. Отец был еще жив, когда мы с ней стали встречаться, сначала, конечно, только затем, чтобы поговорить о нем. Сибилле очень хотелось сблизить нас с ним, до того как он умрет. Но прежде чем она поняла, что сближать нас бессмысленно — между нами ведь не стояли ни злоба, ни взаимные обвинения, кроме вместе пережитой потери, — мы с ней оказались в одной постели. Но даже и потом, во время похорон, Сибилла никак не могла взять в толк, как это отец и сын, у которых друг к другу нет никаких претензий, могут быть настолько далеки друг от друга. Наверное, она так этого и не поняла.
А ведь все очень просто: одни люди близки, а другие — нет. И родство большой роли не играет. Мы с отцом и не стремились изменить ситуацию. Пусть все остается как есть. Годы спустя, начитавшись каких-то психоаналитических глупостей, Сибилла еще раз попыталась освободить меня от нерешенных проблем. Но из этого опять ничего не вышло: я отказывался подвергать свою личность анализу, основанному на какой-то сомнительной заумной болтовне. В своих чувствах я вполне в состоянии разобраться самостоятельно и всегда знаю, чего мне не хватает. Я, например, никогда не злился на отца, заметив его возбуждение, не огрызался ему из-за какого-нибудь глупого флирта. В жизни всякое бывает. И в один прекрасный день Сибилла наконец оставила эту тему — теперь она поднимала ее, только если была обижена и хотела меня задеть.
Прислав сообщение по электронной почте, Карел напомнил мне о нашей договоренности — я обещал заглянуть к нему в клуб. Он должен был заехать за мной завтра в одиннадцать.
Когда зазвонил телефон, я убавил до минимума громкость автоответчика и стер сообщение сразу, как только закончилась запись. Потом положил трубку и отключил звонок.