Выпив полторы бутылки вина, мы валялись на матрасе. Йоуни пытался заплести мои волосы в косу.
— Какое у тебя было детство? — спросила я.
— Ну вот, опять ты со своими вопросами… — заныл Йоуни. — Детство… Такое избитое слово. Ладно, допустим, у меня было не самое счастливое детство. И давай закончим на этом.
Он продолжал теребить мои волосы.
— И в чем это выражалось? — не отставала я.
— Меня домогались сразу оба родителя. Отец заставлял трахать его в уши, когда мы ходили в сауну, а мама по воскресеньям просила засунуть палец ей в задницу. И когда я выходил на улицу, все дети кричали: «Смотрите, мазер-факер идет!»
— Ха-ха-ха, — засмеялась я.
— Ну а у тебя оно какое было?
— Да обычное.
— Ага. Воскресная школа, значит, все дела?
— Нет. Я была политически грамотным ребенком. Отец записал меня в молодежный союз центристов «Молодые побеги». Это был просто кошмар. Мы день и ночь репетировали какой-то идиотский танец к очередному юбилею партии. Идея заключалась в том, чтобы мы вместе с «молодыми побегами» всей Финляндии выстроились на стадионе в Хельсинки в виде огромного четырехлистника клевера. Вот мы и маршировали ночи напролет в маленькой комнатушке нашего клуба, выстраивая этот хренов четырехлистник. За две недели до праздника я не выдержала и сбежала. Подвела своих товарищей. Все мосты были сожжены. О возращении не могло быть и речи.
Йоуни улыбался и медленно расплетал мою косу.
— Почему у тебя полгода никого не было? — спросила я.
Он хмыкнул.
— Мой так называемый брак распался полгода тому назад. Я жил пару лет с одной девушкой. Мы с ней постоянно ругались, практически все время, разве что на сон перерыв делали. Но почему-то надеялись, что из этого еще может что-то выйти. Однажды она пришла домой и заявила, что у нее уже полгода есть любовник. А я ничего не замечал, и она сказала, что это на меня похоже, потому что я, видите ли, вообще никогда ничего в ее жизни не замечаю. А мне на это и ответить было нечего.
Он снова хмыкнул.
— А потом я вдруг почувствовал, что нас больше ничего не связывает. Знаешь, это так ужасно, когда вы два года прожили вместе, а потом вдруг раз — и ничего. Позже она уверяла, что все еще любит меня и что сама не знает, что на нее нашло, а я сказал, что со всеми бывает. Она вынесла из квартиры всю мебель, и я никак не могу купить себе новую. Впрочем, мне хватает рояля. Всегда мечтал о комнате, где стоял бы один только черный рояль.
Я промолчала. Йоуни тяжело вздохнул.
— После всего этого мне как-то не очень хотелось снова впутываться в новые отношения с женщинами.
Я понимающе кивнула головой. Он еще и не подозревал, что скоро ему придется отыскивать во мне женщину.
День клонился к вечеру.
Круглые фонари в парке за окном наполнились оранжевым светом. Они стали похожи на огромные апельсины. Я сидела с бокалом вина на подоконнике и смотрела на улицу.
Йоуни лежал на матрасе, заложив руки за голову, и смотрел на меня.
— Ты очень красивая, — сказал он.
— Ты тоже, — ответила я.
— Мужчинам этого не говорят.
— Почему?
Он подошел ко мне и обнял меня так нежно, как еще никто никогда не обнимал. Даже слезы навернулись на глаза. Он поднял меня на руки, и я обвила его ногами, повиснув на нем, как медвежонок-коала.
Он отнес меня в кухню и усадил на стол. Потом поднял со стула шерстяной свитер и подложил его под меня.
Никто еще не делал этого со мной на столе. Я только в книгах о таком читала. Я попыталась расслабиться и закрыла глаза. «Вот что значит люди без комплексов, — думала я. — Круто! Интересно, как это выглядит со стороны. Видела бы меня сейчас моя мама…»
Я представила себе, как задрожало бы ее круглое лицо, как вылезают из орбит глубоко посаженные глаза, а рот искажается в беззвучном крике.
Взглянув на Йоуни, я постаралась выкинуть из головы возникшую картинку. Стол под нами скрипел. Я ухватилась за край обеими руками.
Наконец Йоуни остановился и, тяжело дыша, сказал:
— Я не могу кончить. Прости. Никак не получается.
— Ничего страшного, — прошептала я. — Кто сказал, что ты непременно должен кончить?
Он немного помолчал, потом коснулся губами моей шеи.
— Не должен, но я хотел, чтобы тебе тоже было хорошо… Никак не могу расслабиться. Можем продолжить позже, или, хочешь, я что-нибудь другое придумаю…
— О, Йоуни…
Я гладила его по затылку, волосы там были совсем короткие.
— Не нужно ничего придумывать.
— Я просто хочу доставить тебе удовольствие.
— Но мне и так хорошо!
— Все-таки сложно угодить человеку, которого совсем не знаешь…
— Да уж.
Этажом ниже раздавались возбужденные крики, но слов было не разобрать. Свет уличных фонарей наполнял комнату.
— Где ты родилась? — спросил Йоуни.
— На севере, в местечке под названием Лохтая.
— А братья или сестры у тебя есть?
— Младший брат.
— Понятно.
Мои родители жили в Лохтае еще до нашего с братом рождения. А потом мы переехали в Кокколу, но мама всегда гордилась тем, что мы из Лохтаи. «Помните, ваши корни в Лохтае, — твердила она каждую минуту. — Запомните это хорошенько! У вас есть корни!» Мы отчаянно кивали головами, как две маленькие беспомощные былинки.
— Чем занимаются твои родители? — спросил Йоуни.