Аквитанская львица

— Нам осталось сделать один шаг — и мы на побережье! — В битве на Меандре он шел вторым эшелоном и теперь ему хотелось быть в первом ряду. — Давайте же не будем медлить! Я готов идти первым несколько дней кряду, не вкладывая меча в ножны, лишь бы идти быстро!

На военном совете, у подножия Кадмских гор, постановили разделить караван на три части. В авангарде, где преобладали аквитанцы, шла ударная часть войска — и тут командиром вызвался быть Жоффруа де Ранкон. Король поддержал его рвение. На берегах Меандра южанам не удалось отличиться, как следует, большая их часть охраняла прекрасных дам, и тут они вызвались в случае надобности первыми броситься в бой. Среднюю часть, куда входил весь караван женщин с их дворцами на колесах, а также простые паломники, взял под свою опеку Людовик. «Я не хочу полагаться ни на кого, когда речь зайдет о твоей жизни», — накануне сказал он Алиеноре, когда она, в походном шатре, ночью, с охотой отвечала на его ласки. С этой частью армии шли лучшие рыцари королевства и пехота. Арьергард возглавлял Эврар де Бар. За ним следовали его немногословные бородатые тамплиеры с алыми крестами на белых плащах и головами, плотно покрытыми тесными кольчужными капюшонами, а также другие опытные рыцари, полностью подчиненные великому сенешалю ордена. Больше всего Людовик опасался удара со спины и потому поручил защиту тыла самым надежным и выдержанным воинам.

И вот караван двинулся вверх по каменистой дороге. Где-то она была широка, а где-то узка. Скалы нависали над крестоносцами, то заслоняя солнце, то вновь открывая путь его лучам. Несмело звучали виолы менестрелей — слишком устрашающими были скалистые кручи. Даже знатные женщины присмирели, разглядывая из окошек своих дорогих кибиток рваный край пропасти, который то уходил, а то становился невыносимо близок и страшен.

На одном из участков очередной скалы, остановившись на небольшом плато, Людовик взглянул на растянувшийся по горному серпантину караван и оцепенел. Да, он остался доволен решением совета. Расстановка казалась разумной: сильный авангард, у которого чесались руки порвать врага на части; мощная середина, охраняющая паломников, и опытный арьергард, который обернется стеной, но не допустит врага до мирных паломников.

Но то, что он увидел, было чудовищно!

Там, на далеких равнинах, где дорога была как угодно широка и безопасна, его стотысячная армия растягивалась на многие лье. Тут же, на узкой горной дороге, она превратилась в тонкую ползущую ленту, которой не было ни конца, ни края. С небольшого плато он увидел картину, подобную той, что показывали жонглеры, на потеху публике становясь на туго натянутый канат и отправляясь от одного столба до другого. Но жонглер, потеряв равновесие, может спрыгнуть с каната в любую минуту. С этого каната спрыгнуть было нельзя. Его можно было только, умело балансируя, пройти от начала и до конца. Иначе — смерть. В который раз сегодня Людовик подумал о том, почему же они отказались от предложения Рожера Второго Сицилийского плыть на кораблях и предпочли этот долгий, изнурительный путь? И одно только имя он сумел прошептать: «Алиенора!» Дорогое имя любимой им женщины. Но ярость и негодование прорывались теперь сквозь любовь и желание, когда он произносил его. Как он мог позволить ей так бесцеремонно руководить собой? И главное, как мог позволить себе быть таким беспомощным перед любой ее прихотью?

— Даже чистое утреннее небо кажется грозным в этих местах, не так ли, брат мой? — спросил подъехавший к нему Роберт.

Людовик поднял голову вверх и прищурился от солнца.

— Ты чем-то озабочен, Людовик? — спросил граф Першский.

— А ты — нет? — нахмурился король.

— После нашей победы я вздохнул свободнее, — сказал Роберт. — Тем боле, надо видеть де Ранкона, этого южанина. Он похож на борзую, которая только и делает, что ищет долгожданную добычу, обливаясь слюной. — Он улыбнулся. — Если есть впереди дорога, то мы пройдем ее. Но ведь она есть, не так ли?

— Дорога, имя которой — неизвестность, — прошептал Людовик.

Прозрение все ярче озаряло его разум. И сердце окатывал холод от этого чувства. Ведь это было безумием с самого начала — брать с собой всех этих женщин, ставших обузой, камнем на ногах того, кто решился переплыть реку! Армию их камеристок и служанок всех мастей. Еще больше его злили музыканты, эти бесполезные и никчемные люди, якобы услаждающие слух, но на самом деле подобные сиренам, что увлекают сладкими голосами отважных мореплавателей в свои смертоносные воды, где на глазах вырастают скалы из пучины и топят корабли!

— Господи, — проговорил он.

— Что? — обернулся к нему Роберт, который уже намеревался выехать с плато и присоединиться к своему отряду.

— Храни нас Бог, — взглянув в глаза брату, сказал Людовик. — Храни нас Бог!