Ала ад-Дину в эту ночь тоже не удалось толком выспаться. Изобилие событий никак не давало покоя его разуму, и юноша, томимый любовными переживаниями и странным пророчеством джинна, крутился без сна полночи, лишь к самому утру забывшись коротким беспокойным сном. А спустя некоторое время ему пришлось подниматься с постели, так как мать принялась по своему обыкновению греметь посудой.
Ала ад-Дин с трудом продрал глаза, зло спихнул с себя пристроившегося на его боку урчащего кота, требующего еды, и сел. В окно только-только проник первый робкий лучик солнца, пробившийся сквозь не очень густую листву яблони, росшей во дворе. Но и этот нахальный луч все норовил мазнуть Ала ад-Дина по лицу, словно сговорился с матерью и котом в желании не дать выспаться несчастному юноше. Ала ад-Дин поморщился, отстраняясь, широко и протяжно зевнул и потянулся за рубахой.
– Ала ад-Дин, сынок! – донеслось со двора. – Разожги тандыр.
Кот опять полез на колени и взялся ластиться. Ала ад-Дин нервно дернул коленом и встал.
– Потерпишь! – сказал он строго коту. – Я сам еще ничего не ел. И вообще, иди лови мышей.
Кот вздернул хвост трубой, презрительно вскинул морду, отвернулся и направился к двери на двор. Мышей ему ловить вовсе не хотелось. Может, добрая старая женщина его пожалеет и даст что-нибудь лакомое, соответствующее его сану священного животного? Ведь он как-никак облагораживает жилище своим присутствием! Но здесь был не Египет, и старушка ничего не знала о высоком положении котов, а потому со двора вскоре послышалось:
– Не крутись под ногами, бездельник! Иди лучше мышей ловить, а то вообще ничего не получишь.
Кот обиженно фыркнул и поплелся в небольшой сад наблюдать за резвящимися на ветках воробьями – позже он обязательно испытает судьбу еще раз.
Ала ад-Дин тем временем накинул рубаху, натянул худые чувяки и поднялся с постели, упираясь руками в колени. Глаза слипались на ходу, но ведь мать не оставит его в покое, пока он не сделает всего, о чем та просит.
– Здравствуйте, мама, – приветствовал он мать, выйдя на двор.
– Здравствуй! Сколько спать уже можно? Или опять какой сон досматривал?
– Не было никаких снов, – вяло огрызнулся Ала ад-Дин, проходя к тандыру, у которого кучкой были свалены сухие сучья. Осталось их совсем мало, и скоро придется идти за город, туда, где в изобилии торчат из каменистой почвы высохшие на корню деревья. – Я всю ночь глаз не сомкнул.
– А все твои глупые фантазии.
– Мама!
– Все, не хочу об этом даже говорить. Разжигай быстрее тандыр, а то лепешек с тобой не дождешься.
Ала ад-Дин надулся и полез в тандыр с совком. Нужно было выгрести золу и уложить свежий хворост.
– Хорошенько выгребай!
– Мама, занимайтесь своим делом, – прогудел Ала ад-Дин из тандыра.
– Я-то занимаюсь, а вот ты в прошлый раз плохо почистил, и все лепешки в саже были!
– Мама!
– Что «мама»? – Старушка бросила кусок теста на доску и принялась зло замешивать его.
Спорить с матерью было бесполезно, и Ала ад-Дин нашел наилучший выход из положения – замолчал, работая руками.
– Ты скоро уже?
– Да! – Ала ад-Дин закончил укладывать хворост и выбрался наружу. Затем разжег огонь. – Вот!
– Очень долго возишься!
– Не за что, мама! – ответил Ала ад-Дин и направился к кувшину с водой умыться и ополоснуть руки. И тут в калитку кто-то постучал. – Кого еще принесло с утра пораньше? – проворчал юноша, отирая мокрые руки о рубаху, и пошел открывать.
Отодвинув засов, Ала ад-Дин распахнул калитку и выглянул на улицу. Снаружи стояли двое: один худой и невзрачный, а другой плечистый и бледный, с чертами лица, далекими от привычных арабских.
– Что вам, почтеннейшие? – спросил Ала ад-Дин, а про себя подумал: «Неужели «дядя»?»
Тот, что худой, только мялся и глуповато улыбался, разглядывая Ала ад-Дина, и еще все время умывал руки. Другой, с бледной кожей, долго жевал нижнюю губу, не зная, как начать разговор. Ала ад-Дин не торопился.
– Ты будешь Ала ад-Дин? – наконец спросил бледный.
Странная манера речи несколько смутила юношу.
– Я Ала ад-Дин. Но я ничего не буду.
– А я тебе ничего и не предлагаю. Ничего не спрашивай и отвечай «да» или «нет». Понял?
– Нет.
– Что – нет?
– Не понял, – закрутил головой Ала ад-Дин.
– Что именно тебе не понятно? – нахмурился бледный тип.
– Вы кто?
– Доброжелатели.
– Кто-кто?
– Помогаем серым и убогим лопухам не стать законченными лохами, – пояснил второй, тощий.
Ала ад-Дин из всей фразы понял едва ли два-три слова, но общий смысл уловил. Смысл был обидный. Но где он видел этого худого? Где-то ведь он встречался с ним совсем недавно, но вот где – Ала ад-Дин никак не мог припомнить.
– Помолчи, Ахмед, – одернул своего товарища бледный.
– Знаете что, уважаемые, – нахмурился Ала ад-Дин, – шли бы вы, а?
– Вот видишь, он уже обиделся.
– Ну и шайтан с ним! – почему-то разозлился тот, которого звали Ахмедом. – Пошлите, шеф. Вот и делай людям добро после этого.
Он отвернулся и побрел прочь.
– Постойте! – вдруг спохватился Ала ад-Дин. Ему наконец удалось вспомнить худого. – Это ведь вы вчера подарили мне лампу?