Алая графиня

Единственного фонаря и нескольких свечей, горевших на столиках у кроватей, было недостаточно, чтобы рассеять темноту и водяную пыль, поэтому возникало ощущение почти полной уединенности. Я различила очертания тел рядом с некоторыми кроватями, услышала приглушенные женские голоса, которым вторило журчание фонтана. Откуда-то из темноты доносилось глуховатое пение какого-то экзотического инструмента, выводящего чувственную и жалобную арабскую мелодию.

Когда мы вошли, турчанка сбросила накидку и продемонстрировала мне свой наряд. Тугой корсаж без рукавов, расшитый позвякивающими монетами, закрывал только грудь, оставляя на виду плечи и живот, шаровары с разрезами от бедра до щиколотки позволяли любоваться ее ногами. Женщина сдернула вуаль и встряхнула головой, освобождая длинные волосы, доходившие до талии, затем снова взяла меня за руку и повела в глубь сада.

Когда мы проходили мимо первой кровати, стоявшей в этом ряду, огоньки свечей, мерцающих на столике, позволили мне увидеть женщину в длинном платье, лежащую на ней, но моя спутница не разрешила мне задержаться, чтобы ее рассмотреть. Турчанка подвела меня к следующему ложу, застеленному прохладным атласом поверх мягчайшей пуховой перины. Я не сразу поддалась на уговоры, но все же откинулась на пухлые подушки. Потом я поняла, что в темноте рядом со мной что-то движется, снова вскочила, но это оказалась еще одна девушка в турецком платье. Она махала большим веером, навевая на меня прохладу.

Когда я неохотно села обратно, моя улыбчивая спутница подошла к маленькому столику у кровати, налила что-то в серебряный кубок из большого золотого кувшина, поднесла мне и предложила нежным голосом:

— Выпейте, мадонна.

Я выпила. Удивительно, но вино было холодное, что особенно приятно в жару. Оно оказалось необычайно вкусным, со сладкой нотой черной смородины и ароматом какой-то незнакомой травы, оставлявшей на языке легкую горечь.

Я сделала еще глоток и отставила кубок, но моя турчанка сказала:

— Пейте, мадонна. Должно быть, после танцев вас мучает жажда.

Не успела я возразить, как она подала мне золотую тарелку с закусками. На ней лежали печенья, пропитанные медом, и соленый миндаль.

На моем столике у кровати горели три свечи, над ними висела жаровня, от шипящих углей которой тянулись завитки сладкого ароматного дыма. Здесь же стояла золотая чаша с какой-то жидкостью, на ее поверхности плавали лепестки роз и цветки жасмина. Девушка взяла сложенную ткань, погрузила в чашу, а затем обтерла мне лоб. Как и вино, вода оказалась чудесно прохладной, и я вздрогнула от осторожного прикосновения. Все это время я не делала ничего, только беседовала с разными людьми, но в пиршественном зале было столько разгоряченных тел, что прохладное питье, влажная ткань и дуновение свежего воздуха от веера доставляли настоящее наслаждение. Я не стала противиться, когда девушка мягко обтерла мне лоб, щеки и шею, затем заставила опустить ладони в золотую чашу. Она с величайшей осторожностью вымыла мне руки и вытерла чистым полотенцем.

Покончив с этим, она забрала чашу и перешла к моим ногам. В тот же миг из темноты появилась третья девушка, которая начала снимать с меня туфли. Я села на кровати и снова запротестовала.

— Не возражайте, мадонна, — произнесла турчанка, снисходительно улыбаясь. — Ночь длинная, пора немного освежиться. Его преосвященство не хочет, чтобы гости обессилели раньше времени. Все это только для вашего удовольствия.

Я чувствовала себя крайне неловко из-за столь фамильярного обхождения, но гостеприимство Борджа произвело на меня сильное впечатление. Девушки опустились на колени, сняли с меня туфли и принялись обмывать ноги прохладной водой. Я невольно испустила блаженный вздох и откинулась на удобные подушки, потягивая вино. Как только ноги были вымыты и насухо вытерты, девушки начали массировать ступни, втирая в них душистое масло.

Через несколько минут они пересели поближе и принялись за мои руки. Та, что привела меня в сад, улыбалась, глядя сверху вниз, и на ее лице играли мерцающие огоньки свечей. Я улыбнулась в ответ, отметив про себя, что у нее очень светлые глаза, зрачки черные и крохотные как горчичное зернышко, веки полуопущены, отчего лицо кажется мечтательным.

Внезапно я ощутила головокружение. На меня разом навалилась такая усталость, наслаждение и расслабленность, что я застонала вслух, не сознавая того. Улыбка моей провожатой сделалась шире, блеснули мелкие белые зубы. Я решила, что это воистину сад наслаждений с чувственной музыкой, сладким вином, дуновением ветерка, туманом от фонтана и светом маленьких ламп, огоньки которых отражаются в пруду.

До меня донесся грудной смех французской герцогини, которая лежала на соседней кровати, в данный момент скрытая густыми пальмовыми ветвями. Я выпрямилась и всмотрелась в просвет между ними. Две девушки в турецких нарядах отошли от ложа супруги посла.

Массажистка осторожно положила руку мне на плечо и спросила:

— Можно, я распущу вам шнуровку, мадонна, чтобы вы могли дышать полной грудью? Должно быть, корсет затянут слишком туго.