Я была настолько поглощена этими мрачными мыслями, что оказалась в коридоре перед кладовой с канцелярскими принадлежностями, не помня, как пришла сюда. Старая служанка уже зажгла факел на стене и положила на место ключ. Я взяла его, подумала, что писцу следовало бы сменить замки, и открыла дверь. К моему удивлению, железный ключ от кабинета был спрятан на прежнем месте, и дверь легко отворилась после одного оборота.
К моему облегчению и разочарованию, писца еще не было, хотя лампа горела. Поддавшись порыву, я взялась за ножку конторки и обнаружила ключ там же. Я отперла верхний ящик конторки и выдвинула его, изумляясь беспечности писца.
Ящик был пуст, если не считать двух бумаг: моего зашифрованного письма к Лоренцо де Медичи и ключа к шифру со сломанными печатями.
Голова пошла кругом, я схватила письма, сунула их в карман, услышала, как открылась дальняя дверь, ведущая в покои графа Джироламо, и выхватила кинжал.
Это оказался писец Лука, он нес в руке тарелку с сыром и виноградом, от него пахло мылом. Иссиня-черные волосы влажно блестели, только что расчесанные, на нем была тонкая темно-синяя туника, отделанная черной и золотой тесьмой, словно он собирался на прием или к торжественной мессе. Лука, очевидно, ждал моего прихода и резко распахнул дверь, надеясь застать врасплох, но он явно не сознавал, что тарелка сыра сводит на нет весь его грозный вид.
В другой руке он держал нож.
Писец проворно шагнул в кабинет и поставил сыр на конторку. Все это время он нацеливал на меня нож, лишь в последнюю минуту заметил, что я тоже держу оружие, понял, что сейчас сам едва не напоролся на лезвие, и отпрянул.
Я замахнулась на него кинжалом, Лука отскочил и наставил на меня нож.
— Это ты убил Маттео, — прошипела я. — Сознайся!
— Сколько с тобой хлопот! — Его черные брови изумленно взлетели. — То ли ты круглая дура, в чем я сомневаюсь, то ли ищешь смерти, не решаясь на самоубийство.
— Маттео да Прато, — повторила я. — Ты убил его по приказу графа Джироламо в прошлое Рождество, когда приезжал в Милан. Признайся и прими свою судьбу!
— Ты сильно заблуждаешься. — Он сощурился, поглядел сначала на меня, затем на стальной кинжал и в следующий миг бросился в атаку.
Усилием воли я заставила себя шагнуть вперед, вместо того чтобы отпрянуть — видела, что так обычно делают мужчины, — и замахнулась кинжалом Катерины. Но писец был слишком опытен и проворен, и я ударила клинком только воздух. Не успела я отступить и снова броситься в бой, как он схватил меня за правое запястье и вывернул руку. Кинжал Катерины зазвенел по каменным плиткам. Нацелив на меня нож, писец ногой отпихнул мое оружие в дальний угол.
Тяжело дыша, я на мгновение замерла, глядя на острый, сверкающий кончик лезвия, нацеленный на меня. Ящик конторки был открыт. Лука увидел, что внутри пусто, указал на меня ножом и сказал:
— Отдай письмо и ключ к шифру. — В его тоне звучали равнодушие и усталость. — Не спорь со мной. Я знаю, что они у тебя.
Я медленно вынула бумаги из кармана, собираясь кинуть их на пол.
Лука разгадал мое намерение, указал ножом на масляную лампу, стоявшую на конторке, и предостерегающе прошипел:
— Даже не думай. Сними абажур.
Я медленно подошла к лампе и сняла стеклянный колпак, выпуская на свободу пламя.
— Давай, действуй, — велел он. — Сожги письма. — Писец сделал шаг к столу и пододвинул к основанию лампы тарелку со своим завтраком. — Золу можешь собрать на тарелку. Только постарайся не пачкать сыр.
Сначала я предала огню опасное письмо к Лоренцо.
Когда оно занялось, Лука негромко заговорил:
— Я был знаком с Маттео, пусть и недолго. За это короткое время мы успели стать друзьями, хотя до того знали друг о друге многие годы.
— Ты лжешь, — ответила я, отрывая взгляд от почерневшей бумаги в руке.
— Я ехал вместе с ним из Рима, сопровождал Джироламо и папских легатов, — сказал он. — Если бы Маттео убил я, с чего бы мне покидать отряд и везти его домой в надежде на помощь? Зачем бы я тогда берег сумку от чужих рук, чтобы вернуть тебе, как он просил?
Я помотала головой. Эта мысль причиняла слишком сильную боль, чтобы задерживаться на ней.
— У тебя нет доказательств.
— Дура! — отрезал он. — Неужели ты не понимаешь, что я сейчас рискую своей жизнью, пытаясь спасти тебя? — Писец положил нож и сел на стул, потирая лоб, как будто у него разболелась голова, а я стояла рядом.
К этому моменту первое письмо, единственное доказательство моей неверности Джироламо, обратилось в кучку черной золы, лежащую между куском остро пахнущего сыра и гроздью винограда.
Я начала жечь уже ненужную копию ключа к шифру, а Лука все еще потирал лоб.
— Прошу прощения за грубость, — сказал он. — Но ты понятия не имеешь, какой опасности подвергла нас обоих. Если я сумею доказать, что мы с Маттео были друзьями, и поклянусь, что сер Лоренцо уже обо всем предупрежден — вовремя и причем не в первый раз, хотя он предпочитает не обращать внимания на опасность, — ты станешь вести себя осмотрительнее? Обещаешь держаться подальше от моей конторки и не подвергать смертельной опасности себя и других людей?