Алая графиня

Катерина, нахмурившись, отодвинулась от стола, не поднимаясь со стула, раскинула руки и подозвала сына:

— Иди-ка сюда, милый, дай я на тебя посмотрю.

Ливио было так плохо, что он с трудом держался на ногах и щурился от света. Я наклонилась над ним, поддержала за плечи и помогла дойти до матери.

Катерина приложила руку ко лбу сына, побледнела и сказала:

— Он сильно болен. Отведи его к Лючии, пусть кто-нибудь позовет врача. Я приду к вам через час.

— Не стоит откладывать, — сказал ей сер Джованни, когда я снова обхватила Ливио за плечи. — Я все равно скоро вернусь. Всем нам было выказано столько гостеприимства, что хватит до конца дней. Занимайся сыном, Катерина. Я пришлю сейчас моего врача, за компетентность которого ручаюсь. Он сразу же придет к Ливио.

Катерина с застывшим от напряжения лицом посмотрела на Джованни, кивнула и пообещала:

— Я сама его уложу и вернусь, как только придет врач. Надеюсь, это не затянется надолго. Мне необходимо поговорить с тобой наедине, прежде чем ты уедешь.

Ливио не смог дойти до своей комнаты. Мальчик поставил ногу на первую ступеньку лестницы, схватился за голову, и его начало рвать, хотя в желудке ничего не было.

— Не могу идти, — простонал он. — Голова гудит.

Сын был ростом почти с мать, но она легко подхватила его на руки и понесла в постель. Лючия, спавшая в смежной комнате, зажгла лампу и принесла мешок с медикаментами, хотя Катерина попросила ее дождаться доктора и дать Ливио то, что он скажет.

— Пить, — прошептал маленький Джованни.

Он закрыл глаза, не в силах выносить свет лампы, лицо его побелело и осунулось от боли, мальчик никак не мог унять дрожь. Когда Лючия поднесла к его губам чашку, он расплакался в отчаянии, потому что от боли не мог наклонить голову, чтобы сделать глоток воды. Катерина, сама едва не рыдая, отправила Лючию на кухню за большой ложкой.

В этот момент явился доктор сера Джованни в богатом парчовом платье и шапочке из темно-синего бархата, из-под которой свисали длинные седые волосы. С уверенностью, порожденной десятилетиями практики, он осмотрел пациента.

Ливио крепко зажмурился, отвернул голову от лампы и только стонал в ответ на все вопросы врача:

— Голова… болит.

Под конец доктор завел руку за затылок Ливио и попросил его наклонить голову и коснуться подбородком груди. Но первая же попытка вызвала болезненные крики, и врач сейчас же велел мальчику лечь.

Ливио упал на подушки и съежился. Он весь дрожал. Доктор поднялся с постели и поманил Катерину за собой к двери. Я пошла за ними. Лекарь не был злым человеком, взгляд его оказался печальным и усталым, как обычно бывает у тех, кто видел слишком много страданий.

— Мне очень жаль, ваша светлость, — сказал он Катерине мягким отеческим тоном. — Но исход будет самым печальным.

— Печальным? — Катерина, кажется, не поняла его, как будто доктор сказал сейчас какую-то нелепицу.

Врач горестно вздохнул и сказал:

— Я уже видел подобное, чаще всего у детей, причем тех, которые купались в нечистой или стоячей воде. Шансы на то, что ваш сын выздоровеет, очень малы.

Катерина зажала рот рукой и проговорила сквозь пальцы:

— Не может быть… Еще днем он был совершенно здоров. — Она с ужасом посмотрела на Ливио, распластавшегося на спине. — Что будет дальше?

— Лихорадка еще усилится. Возможно, последуют судороги, но мальчик наверняка потеряет зрение и слух и впадет в оцепенение. Смерть наступит через несколько часов.

Катерина охнула, как будто задохнувшись от внезапного удара, и спросила:

— Что можно сделать?

— Я могу поставить ему пиявки, но это не способ лечения. Его страдания лишь продлятся.

— Что еще? — нетерпеливо спросила она.

— Отвар из коры белой ивы помогает при лихорадке, — с сочувствием сказал доктор. — Хотя вашему сыну будет очень трудно глотать. У меня есть молотый мак, можно добавить его в настой, чтобы немного облегчить боль.

Лючия принесла небольшой половник и котелок с кипятком. Доктор порылся в своем мешке и вынул снадобья, из которых Лючия проворно приготовила настой. Ливио закричал, когда мать приподняла его, поддерживая голову, а я подсовывала ему под спину еще одну подушку, чтобы он мог сидеть. Затем Лючия принялась поить больного отваром, по капле вливая ему в рот из половника. От каждого глотка мальчик вздрагивал и морщился.

Катерина отпустила врача и легла рядом с сыном. Она осторожно обняла его, прижала к себе и стала что-то нашептывать на ухо. Всего раз веки мальчика затрепетали и приоткрылись — глаза за ними были мутными от боли и жара.

Вскоре в комнату больного пришел сер Джованни. Судя по его суровому лицу, доктор объяснил ему, что происходит.

Катерина подняла глаза на любовника, чтобы рассказать обо всем, но вместо слов хлынули слезы. Сер Джованни прилег на постель рядом с ней и обнял ее за плечи, как она сына. Ливио уже охватило то самое оцепенение, предсказанное доктором. Он не реагировал на прикосновения и звуки.