Алая карта

— Потому что она лжет, потому что решила воспользоваться моей усталостью и слабостью, потому что…

— Послушайте, дорогая, я знаю Джину. Она в конце концов впустит их в дом, согласится позировать, да еще и назовет себя единственной и неповторимой столетней юбиляршей. Вот что будет, если вы продолжите упорствовать.

Глория закрывает глаза. Ей нужно подумать. Мадам Жансон тихо говорит Жюли:

— Думаю, она уступит.

Глория шевелит губами, и они наклоняются, чтобы разобрать слова.

— Я — настоящая…

Председательша тяжело вздыхает.

— Ничего не выйдет. Лучше оставить ее в покое, — говорит Жюли.

— Но что мне делать с журналистами? — Мадам Жансон вот-вот расплачется.

— Скажите правду: да, в «Приюте отшельника» действительно живут две очень старые дамы, одна из которых сейчас не совсем здорова. Пусть разбираются с другой.

— Пойдемте вместе, Жюли, окажите мне услугу. Вы лучше сумеете все объяснить.

Телевизионщики подкреплялись сандвичами и весело перешучивались, ожидая решения виновниц торжества. Увидев Жюли и председательшу, все вскочили, а один, одетый в кожаную куртку и кепочку с помпоном, пошел им навстречу, сияя улыбкой.

— Итак, мадам, это вы…

— Нет, — перебила его Жюли. — Я — ее сестра. Сейчас я вам все объясню…

Она рассказывала, они записывали… Так, понятно, пианистка… Можно взглянуть на ваши руки?.. Великолепно… Жюли Майёль, через «ё».

Жюли увлеклась. После шестидесяти лет молчания наступил час ее славы.

— Давайте отправимся к вам, проведем съемку, запишем звук. Вы еще раз опишете обстоятельства той ужасной аварии. Возможно, вы согласитесь снять перчатки — для крупного плана. Сто лет — чепуха, а вот такая жизнь, как ваша… Это впечатляет.

Он был простодушен, как ребенок-сладкоежка, дорвавшийся до именинного торта, но Жюли не была шокирована. У нее в душе расцветало давно забытое, сладкое, восхитительное чувство: «Я жива!» Президентша согласно кивала и семенила рядом с Жюли.

— Спасибо, дорогая. Стервятники жаждали интервью — они его получили. Пусть ваша сестра и Джина пеняют на себя. Вы так замечательно все им рассказали. Сколько же страданий выпало на вашу долю!.. «Франс 3» получит свою сенсацию, и репутация «Приюта» не пострадает.

Они устроились в гостиной, и Жюли начала скорбное повествование, избавляясь от подавленных воспоминаний и невысказанных упреков и жалоб. Она совсем лишилась сил, но чувствовала себя отомщенной, а Глория и Джина в это время яростно переругивались по телефону, не стесняясь в выражениях.

Когда Монтано перешла на неаполитанское наречие, Глория швырнула трубку и лишилась чувств. В таком состоянии ее и обнаружила Кларисса. Когда мучители-телевизионщики наконец ушли, Жюли впервые ощутила «ту самую боль».

Глава 13

Статья и фотография Жюли появились в местной газете под броским заголовком «Пианистка с мертвыми руками». У берегов острова курсировали лодки с туристами. Люди фотографировали, снимали на камеру. Серфингисты и водные лыжники мчались наперерез катеру, вскидывая руки в приветственном жесте, чем ужасно нервировали Марселя. Обитатели «Приюта» были в ярости.

— Мы поселились здесь, потому что хотели покоя, а теперь…

— Как и обе наши старушки! — огрызалась мадам Жансон. — Все было бы в порядке, не реши кто-то — да-да, кто-то из нас! — позвонить на телевидение.

— Сделайте же что-нибудь! Положите конец этим нетерпимым навязчивым приставаниям. В конце концов, есть другие пансионы и дома престарелых!

— Вы забываете, что они больны.

— Да неужели?! Вчера вечером мадам Монтано сидела в своем садике.

— Не она. Мадам Бернстайн и ее сестра.

— Что-то серьезное?

— В их возрасте все серьезно.

Доктор Приёр был уклончив. Он каждый день навещал Глорию, осматривал ее, не находил никаких признаков недомогания и не мог объяснить, почему пациентка слабеет на глазах. У Глории ничего не болело, но она совершенно потеряла аппетит, и ее мучила бессонница. Куда подевалась полная сил женщина, которая совсем недавно с молодым пылом делилась воспоминаниями о пережитом? Глаза Глории потускнели. Руки высохли и словно бы лишились плоти.

— Она держится на одной злости, — констатировал доктор. — Главное — ни в коем случае не упоминать при ней о мадам Монтано. И о мадемуазель Жюли. По непонятной причине мадам Бернстайн убедила себя, что во всем виновата ее сестра. Та якобы решила оттеснить ее «с первых ролей». А между тем бедняжка…

Жюли сидела у себя в комнате и предавалась размышлениям. Она собиралась посетить доктора Муана, но, поскольку боль неожиданно отступила, ограничилась звонком. Он прочел интервью и высказался очень жестко и определенно.

— Я настаиваю на том, чтобы вы больше ничего подобного не делали, ни с кем не встречались, даже с сестрой, и уж тем более с мадам Монтано. Могу я говорить откровенно? Не обижайтесь, мадемуазель, но я не возьмусь сказать, кто из вас безумней! Будь вы десятилетними девчонками, заслужили бы по паре оплеух. Одна из вас — не знаю которая — в результате лишится жизни.

— Полноте, доктор, вы преувеличиваете…