Впервые я прибыла с ним ко двору, когда он решил представить меня правящей чете как свою жену. Поразительно, но я нервничала куда сильнее, чем много лет назад, когда еще девочкой встречалась с настоящим монархом. Однако именно королева Елизавета, считавшаяся женой узурпатора Йорка, а на самом деле всего лишь вдова поместного дворянина, всегда доминировала в моей жизни. Ее состояние неуклонно и весьма существенно увеличивалось, в то время как мне с трудом удалось сохранить свое законное наследство. Мы с ней как бы оказались по разные стороны колеса Фортуны: она постоянно поднималась вверх, а я опускалась все ниже и ниже. Она словно накрыла меня своей тенью. Елизавета жила в роскошных дворцах, которые должны были служить домом мне; носила корону, которая по закону должна была быть моей; украшала себя мехом горностая по той лишь причине, что была красива и соблазнительна, тогда как эти королевские меха по праву рождения следовало бы носить мне. Она была на шесть лет меня старше, но всегда и во всем меня опережала. Она нарочно вышла на обочину дороги, зная, что мимо будет проезжать Эдуард Йорк, и стоило ему увидеть ее, как он влюбился и в тот же год женился на ней, сделав ее королевой. И тогда же я была вынуждена отдать своего сына новому опекуну, моему врагу, и жить с мужем, который не мог стать настоящим отцом моему сыну и так и не сразился за моего короля. Она носила роскошные головные уборы, год от года становившиеся все выше, с которых ниспадали тончайшие кружевные вуали, и заказывала платья, отделанные мехом горностая; она слушала песни, в которых прославлялась ее красота, награждала победителей турниров и каждый год рожала по ребенку. А я часами молилась на коленях в своей часовне и просила Господа об одной лишь милости: чтобы мой сын, отданный на воспитание в дом моего врага, сам не стал моим врагом. А еще я молила Бога не позволить моему мужу сэру Генри при всей его природной трусости превратиться в перебежчика. А Пресвятую Деву Марию я просила дать мне ту силу, какой обладала Жанна д'Арк, чтобы я всегда была верна своей семье, своему Богу и самой себе. Все те годы, пока мой сын Генри воспитывался в семье Хербертов, я чувствовала себя неспособной что-либо изменить, мне оставалось лишь быть доброй женой Стаффорду. А она, эта женщина, постоянно устраивала выгодные браки для своих родственников, плела интриги против соперников и оказывала на своего мужа-короля все большее влияние, сбивая всю Англию с толку.
Даже в те дни, когда она, казалось, пала совсем низко, когда ей вместе с детьми пришлось укрыться в убежище, а моему королю удалось вернуться на трон, она вновь ухитрилась поймать свою славу за хвост. Мы с мужем тогда приплыли на барке в королевский дворец, находившийся ниже по реке, и король Генрих признал моего мальчика как графа Ричмонда. Но вскоре стало известно, что Елизавета в своей темной норе опять родила, на этот раз сына, долгожданного наследника, принца Эдуарда, которого нам отныне следовало называть принцем Уэльским, и тем самым подарила Йоркам надежду.
Всегда и во всем, даже в моменты своего, казалось бы, очевидного поражения, Елизавета умудрялась одерживать надо мной победу! Почти двадцать лет мне пришлось молиться о том, чтобы и она познала истинное унижение и истинные страдания, как познала их Пресвятая Богородица, но я так и не смогла убедиться, что выпавшие на ее долю трудности хоть как-то ее исправили.
И вот теперь она стояла передо мной, та, кого считали самой красивой женщиной Англии. Благодаря своей привлекательности она завоевала трон, управляла обожающим ее мужем и вызывала всеобщий восторг. Я смущенно потупилась, как бы в немом восхищении, но лишь одному Господу было известно: никакого восхищения я не испытывала и твердо знала, что мною эта особа никогда командовать не будет!
— Приветствую вас, леди Стэнли, — любезно произнесла она.
— Ах, ваша милость! — воскликнула я, склонившись в низком реверансе; я с таким трудом заставила себя раздвинуть губы в улыбке, что даже мышцам лица стало больно.
— Добро пожаловать к нам во дворец, — продолжала королева. — Здесь вам будут рады не меньше, чем вашему супругу, а он большой наш друг.
Все это время серые глаза Елизаветы внимательно изучали мое богатое платье, мой простой головной убор, напоминавший апостольник, и мою скромную манеру держаться. Она пыталась по моей внешности что-то во мне понять, и я, стоя перед ней, была вынуждена тщательнейшим образом скрывать свою вполне справедливую ненависть к ней, такой красивой и занимающей столь высокое положение. Я старалась выглядеть любезной и милой, однако в глубине моей гордой души кипели ревность и злоба.
— Мой супруг всегда рад служить своему королю и своей королеве. — Я судорожно сглотнула, смачивая пересохшее горло. — Как и я, разумеется.