Алая королева

Когда утром они проснулись, вокруг стояла тишина. Весь мир, казалось, укрыла волшебная пелена кружащегося снега. Было очень холодно. Мелкий густой снег начался еще на рассвете, и весь день пурга завивала свои пряди вокруг боевых штандартов. Армия Ланкастеров, занявшая близ селения Таутон командную высоту в длинной цепи холмов, откуда идеально просматривались все окрестные поля и возвышенности, внимательно следила за раскинувшейся внизу долиной, где, прячась за вихрем снежных хлопьев, затаилась армия Йорков. Для артиллерийской стрельбы было слишком сыро, а ланкастерских лучников слепила метель, да и тетивы на луках отсырели. Стреляли они почти вслепую, целясь куда-то в белую пелену, скрывавшую подножие холма; время от времени оттуда тоже взлетала туча стрел, но Йоркским стрелкам попасть в цель было куда легче, поскольку они вполне отчетливо видели силуэты вражеских лучников на фоне светло-серого неба.

Казалось, сам Господь позаботился о том, чтобы из-за погоды в это Вербное воскресенье армии сошлись врукопашную. Это было самое жестокое из всех сражений долгой войны; впоследствии поле, на котором оно состоялось, назвали Кровавым лугом. Ряд за рядом падали ланкастерские новобранцы под градом стрел, прежде чем командиры разрешили им пойти в атаку. Тогда, побросав бесполезные луки, они выхватили мечи, топоры и ножи и лавиной ринулись вниз по склону холма навстречу армии, которой управлял восемнадцатилетний мальчишка, возжелавший стать королем и изо всех сил старавшийся удержать своих людей в строю, несмотря на стремительную атаку ланкастерцев, ревевших: «Долой Йорка!», «Долой Уорика!»

Наконец обе армии слились в рукопашной. Два долгих часа, пока снег не покраснел у них под ногами, они гремели и скрежетали оружием, точно плуги, вгрызавшиеся в каменистую землю. Генри Стаффорд, погнавший коня вниз по склону и врезавшийся в самую гущу схватки, почти сразу получил удар клинком в ногу и почувствовал, что конь под ним зашатался. Он успел соскочить с седла, прежде чем конь рухнул на землю, но и сам тут же споткнулся и упал на что-то мягкое — оказалось, на тело умирающего воина, который неотрывно смотрел на него и еле слышно молил о помощи окровавленными губами. Стаффорд рывком поднялся и поспешно отбежал в сторону, низко клонясь, чтобы избежать удара боевым топором, потом заставил себя выпрямиться во весь рост, крепко уперся ногами в землю и выхватил меч.

Ничто — ни турнирная арена, ни яма для петушиных боев — не подготовило бы человека к дикой ярости того сражения. Брат и впрямь шел на брата.[18] Ослепленные снегом, утратив разум от жажды крови, наиболее сильные воины кололи кинжалами, били дубинками, пинали ногами и топтали упавших врагов, а те, что послабее, старались вырваться за пределы рукопашной схватки и поскорее умчаться куда глаза глядят, спотыкаясь и падая в тяжелых доспехах. Зачастую закованный в доспехи рыцарь настигал такого дезертира и одним ударом булавы вдребезги разносил ему голову.

Весь день снег кружил над полем брани, точно пух в лавке торговца битой птицей; весь день обе армии атаковали и теснили друг друга, но ни одна из сторон так и не сумела добиться превосходства и, судя по всему, не имела даже надежды на победу. Казалось, люди угодили внутрь какого-то кошмарного сна, полного бессмысленной ненависти. Упавших тут же заменяли людьми из резерва, и те ступали прямо по телам мертвых и раненых, чтобы снова и снова вонзать клинки в тела врагов. Лишь когда стало смеркаться, когда потемнело волшебное марево серо-белых небес и весеннего снега, передовые отряды ланкастерцев начали постепенно сдавать позиции. Это мгновенно вызвало новую ожесточенную атаку противника, и королевскому войску пришлось еще больше отступить; вскоре и на флангах ланкастерцев начали пятиться, почувствовав, что страх перед неуклонно наступающим врагом пересилил ярость.

Вдруг сразу всем стало легче, поскольку люди Йорка тоже как будто ослабили натиск и даже немного замешкались. Пользуясь временным затишьем, Генри Стаффорд немного постоял, опираясь на меч, и обвел глазами поле.

Было хорошо видно, что передний край ланкастерской армии начинает сильно прогибаться, словно ряд косарей в поле, которым надоело махать косой и они решили пораньше отправиться домой.

— Эй! — закричал Стаффорд. — Стойте! Остановитесь! Защитите своего лорда Стаффорда! Защитите своего короля!

Но воины только прибавили ходу и на него даже не оглянулись.

— Коня! — скомандовал он, понимая, что непременно должен догнать и остановить солдат; нужно было прекратить это дезертирство, пока все войско ланкастерцев не обратилось в бегство.

Сунув перепачканный землей меч в ножны, Генри Стаффорд, сильно прихрамывая, бросился туда, где находилась его конница, но на ходу посмотрел вправо, да так и замер, охваченный ужасом.