Алая королева

— Твой дядя Джаспер наверняка рассказывал обо мне, — начала я.

Лицо малыша вспыхнуло от радости.

— А он здесь? С ним ничего не случилось?

Я помотала головой.

— Нет, его, к сожалению, здесь нет. Но насколько мне известно, с ним все в порядке.

Губки у него задрожали. И я, испугавшись, что он сейчас разревется, протянула к нему руку, но он моментально выпрямился, его подбородок затвердел: он явно сдерживал слезы. Прикусив нижнюю губу, он задал новый вопрос:

— А дядя вернется?

— Конечно, вернется. И очень скоро.

Он кивнул, моргнул, и одна предательская слезинка все-таки скатилась у него по щеке.

— Меня зовут леди Маргарита, я твоя мама, — наконец представилась я. — И я собираюсь забрать тебя.

— Вы моя мама?

Мальчик был потрясен. Я попыталась улыбнуться, но у меня перехватило дыхание.

— Да. Почти две недели я добиралась сюда верхом. Мне нужно было убедиться, что тебе ничто не грозит.

— А мне ничто и не грозит, — важно заявил он. — Я просто жду, когда мой дядя Джаспер вернется домой. Так что я никак не могу поехать с вами. Он велел мне оставаться тут.

Дверь у меня за спиной приоткрылась, и в детскую неслышно ступил сэр Генри.

— Это мой муж, сэр Генри Стаффорд, — сообщила я своему маленькому сыну.

Малыш еще немного отступил от стола и церемонно поклонился — Джаспер просто отлично его обучил.

— Добро пожаловать в замок Пембрук, сэр.

Мой муж, тая улыбку, тоже учтиво поклонился и ответил:

— Благодарю вас, граф. — Потом быстро на меня взглянул, успел заметить слезы у меня в глазах и мое раскрасневшееся лицо и с легкой тревогой добавил: — У вас все в порядке?

Я лишь беспомощно махнула рукой, как бы говоря этим жестом: да, все в порядке, вот только мой сын обходится со мной так вежливо, будто я простая незнакомка. Единственный человек, которого он действительно хочет видеть, это Джаспер, но его теперь считают предателем, и он, возможно, будет вынужден всю жизнь пребывать в ссылке. Муж кивнул мне с таким видом, словно ему было достаточно одного взгляда на меня, чтобы все понять, и снова повернулся к мальчику.

— Мои люди проделали верхом весьма долгий путь из Англии в Уэльс, и кони у них отменные. Не желаете ли посмотреть на них в упряжи, пока их не отпустили пастись в поля?

— А сколько человек у вас в отряде? — моментально оживился Генри.

— Пятьдесят рыцарей, несколько слуг и разведчики.

Мальчик кивнул со знанием дела. Он родился в воюющей стране и был воспитан одним из блестящих полководцев, так что настоящий вооруженный отряд волновал его куда больше, чем какой-то там обед.

— Да, сэр, я бы с удовольствием на них посмотрел. Подождите, я только оденусь.

И он убежал в спальню. Нам было слышно, как он зовет горничную и требует подать самый лучший колет, поскольку он собирается инспектировать охрану своей матери.

А Генри с улыбкой сказал мне:

— Отличный мальчуган.

— Только он не признал меня! — Я с трудом сдерживала слезы, и они явственно звучали в моем дрожащем голосе. — Он понятия не имеет, кто я такая. Я совершенно для него чужая…

— И это естественно. Ничего, вскоре он во всем разберется, — попытался утешить меня супруг. — Он познакомится с тобой поближе, и ты еще успеешь стать ему настоящей матерью. Ему ведь всего четыре, ты пропустила только три года и вполне можешь наверстать упущенное. Кстати, воспитан он очень хорошо и довольно эрудирован для своего возраста.

— И все-таки он скорее сын Джаспера, чем мой, — ревниво заметила я.

Муж продел мою руку себе под локоть и произнес:

— А ты постарайся сделать его своим сыном. После того как он оценит моих всадников, покажи ему Артура, объясни, что это боевой конь его деда Оуэна Тюдора, а теперь на нем ездишь ты. Вот увидишь, ему захочется выяснить все подробности, и ты сможешь открыть ему немало интересного.

Пока моего сына готовили ко сну, я молча сидела в детской. Старшей была та же нянька, которую Джаспер назначил на эту должность сразу после рождения Генри; и все эти четыре года она заботилась о моем мальчике. Я испытывала жгучую ревность, наблюдая, как легко она находит с ним общий язык, как дружески с ним обращается, как, усадив к себе на колени, расстегивает на нем рубашку, как фамильярно щекочет, надевая на него ночную сорочку, как притворно сердится и бурчит, что он извивается, как севернский угорь. И маленький Генри тоже держался с ней восхитительно просто и совершенно свободно; впрочем, он то и дело вспоминал о моем присутствии и застенчиво мне улыбался — не забывал, что именно так полагается вести себя вежливому ребенку в присутствии незнакомого человека.

— Не желаете ли послушать, госпожа, как он молится перед сном? — предложила нянька, когда Генри отправился в спальню.